Зимой 1917-18 гг. комитет по общественной информации (Committee on Public Information), являвшийся официальным органом американской пропаганды в период Первой мировой войны, направил в Петроград своего особого представителя Эдгара Сиссона, бывшего редактора журнала «Космополитен» («Cosmopolitan Magazine»). В феврале и марте 1918 г. Сиссон приобрёл и вывез из России ряд документов и фотокопий документов, имевших целью доказать, что руководители большевистского правительства были платными агентами германского генерального штаба. Перевод шестидесяти девяти этих документов, частью вместе с факсимильными копиями оригиналов, был опубликован осенью того же года комитетом по общественной информации в брошюре, ставшей частью официальных публикаций комитета «Выпуски военной информации» («War Information Series»)¹⁾. Ниже следует попытка дать оценку подлинности и значению этих документов в свете доказательств, имеющихся на сегодняшний день.

Сиссон прибыл в Петроград в конце ноября 1917 г. и пробыл там всю зиму. В начале февраля к нему попал ряд документов, которые как раз тогда начали тайком ходить по рукам в Петрограде. Документы включали по видимости официальные циркуляры Германского правительства раннего периода войны и частную переписку некоторых лиц в Скандинавии летом 1917 г. Общая направленность документов подразумевала, что большевики действовали как платные германские агенты, хотя, в нескольких случаях, значение документов в отношении этого предположения была неясна.

Сведения о некоторых из этих документов, или их содержании, впервые появились во время беспорядков в Петрограде в июле 1917 г. Часть материала, с подачи министра юстиции Переверзева, просочилась в это время в петроградскую прессу в целях дискредитации большевиков. Затем документы были опубликованы полностью в декабре 1917 и январе 1918 г. газетами на антибольшевистской территории донских казаков. Вскоре после этого копии стали курсировать в Петрограде. Они появились в поле зрения Сиссона из разных источников; он смог получить набор этих документов как по-русски, так и в английском переводе. Его очень интересовали их последствия. Не следует путать эти более ранние материалы, включённые лишь в Приложение I официальной американской брошюры, с основными документами, которые будут рассмотрены ниже.

Вскоре после того, как Сиссон ознакомился с первой частью документов, американский посол Дэвид Р. Френсис рассказал Сиссону (5 февраля) о том, что его посетил петроградский журналист Евгений Семёнов, который передал ему снимки предполагаемого официального и конфиденциального документа из советской подшивки: письма члена советской делегации в Брест-Литовске (Йоффе) к совету народных комиссаров в Петрограде. В последующие дни Семёнов принёс послу снимки двух или трёх других документов, также предположительно из советской подшивки. Тогда Сиссон сам связался с Семёновым, и ему удалось в течение февраля получить от него ещё несколько фотографий таких документов. В то время, как первоначальные документы (опубликованные на казацкой территории) содержали материал, относившийся лишь к периоду до захвата большевиками власти, то документы, представленные Семёновым, относились к периоду после ноября 1917 г. и показывали, что большевистские вожди исполняют приказы, причём самым жалким образом и по настоящее время, секретных служб Германского Генерального Штаба в России.

Сиссон настаивал на передаче ему оригиналов этих документов. Ему было сказано, что с этой целью необходимо захватить официальные документы во время переезда советского правительства в Москву в начале марта. Третьего марта ему дали понять, что нападение было успешным. Позднее в этот день он встретился с Семёновым и несколькими его сподвижниками и получил за крупную сумму наличными предполагаемые оригиналы четырнадцати документов, которые он видел до этого²⁾. Что касается остальных документов, ему пришлось удовольствоваться фотографиями.

Сиссон, убеждённый, что материал представляет огромную ценность, сразу уехал в Соединённые Штаты, рассчитывая передать его в руки американского правительства. Он привёз оба набора документов: ранние, уже опубликованные в России, и полученные от Семёнова. В начале мая, после долгого и трудного путешествия, он приехал в Вашингтон. К его изумлению и гневу, госдепартамент (куда ему следовало обратиться в первую очередь) не проявил особого энтузиазма или интереса к его документам и отказался санкционировать их публикацию на данном этапе. На время вопрос зашёл в тупик; но в сентябре 1918 г. Комитет по Общественной Информации, обойдя госдепартамент, смог получить личное властное распоряжение президента опубликовать материалы. Публикация документов в американской прессе началась 15 сентября, несмотря на протесты госдепартамента, озабоченного возможными последствиями для американского персонала, ещё находящегося в России.

Большая часть американской прессы, полагаясь на косвенное одобрение правительства, приняла материал за подлинный³⁾.

Острые вопросы были, однако, подняты в некоторых кругах, более всего в газете „Нью Йорк Ивнинг Пост“. Комитет по Общественной Информации собирался в любом случае продолжить выпуск документов прессой собственной публикацией всего материала в виде брошюры. Ввиду вопросов, касавшихся подлинности, для укрепления доверия было решено привлечь экспертное мнение. По запросу, Национальный Совет по Исторической Службе согласился предоставить такую помощь. Совет назначил Дж. Франклина Джеймсона, основателя и многолетнего редактора „Американского Исторического Обозрения“ и директора отдела исторических исследований Института Карнеги в Вашингтоне, а также Самуэля Н. Харпера, профессора русского языка, и учреждения в ведении Чикагского Университета, провести расследование подлинности документов.

За одну неделю Харпер и Джеймсон изучили шестьдесят девять документов, которые комитет предполагал опубликовать, а также разработали и представили доклад в 2300 слов о своих выводах. Относительно пятидесяти четырёх документов, составлявших основную часть материала⁴⁾ и относившихся к периоду после ноябрьской революции (т.е. впервые показанных Семёновым в Петрограде), они писали:“…мы, не колеблясь, заявляем, что у нас нет оснований сомневаться в подлинности или достоверности этих документов“. В более ранних документах, относящихся к периоду до ноябрьской революции, они не увидели „ничего, что прямо исключало бы представление об их подлинности, и немного того, что дало бы им основание сомневаться в ней…“, однако считали, что не располагают достаточными возможностями составить своё мнение и заявить об этом с полной уверенностью. В случае двух якобы германских циркуляров, имевшихся лишь в немецком оригинале, Харпер и Джеймсон писали, что, хотя они не считают их „просто подделкой“, они также не рассматривают их „…в их нынешнем виде, как документы, на полный текст которых историки или публицисты могут спокойно полагаться, как на подлинные“.

Джеймсон, по-видимому, никогда не сомневался в правильности своей оценки. „…Я твёрдо уверен, что основной пакет из пятидесяти трёх русских документов – подлинники“, писал он другу в 1919 г., „и никто не может на основании тех фраз, которые мы с Харпером использовали, сделать вывод, что мы так не думаем“. Надо отметить, что Джеймсон не владел русским языком, не мог читать документы и описывал свою роль в исследовании, как роль „вульгарной невинности“⁵⁾. Исследование целиком легло на плечи Харпера.

В посмертно опубликованных мемуарах⁶⁾ Харпер так прокомментировал подоплёку этого консультативного заключения: „Мы категорически отказались комментировать выводы относительно того, что эти документы доказывали, а именно то, что Ленин не только имел контакты с германским генеральным штабом, когда он пересекал Германию, но являлся и оставался германским агентом. Джеймсон и я были готовы утверждать, что в данных обстоятельствах, начиная социальную революцию в России, Ленин объективно помогал врагу с военной точки зрения. Нам было сказано, что такое утверждение не поможет создать эмоциональный подъём, необходимый для мобилизации всех наших ресурсов на борьбу. Мы, однако, настояли на своём мнении, что покажет наше заявление по брошюре. Но общим широко распространённым в это время мнением было то, что мы заявили о безусловной подлинности всех документов. Вдобавок к тому, выводы самого Сиссона о том, что говорят документы, также легли на наши плечи. Это последнее беспокоило меня в то время особенно. Когда страна воюет, учёный, если к нему обратится правительство за помощью в военных целях, часто сталкивается с проблемой долга с двух сторон, и ему нелегко защитить себя должным образом.“

В черновике мемуаров Харпера есть пассаж, не включённый в опубликованное издание, который ещё более подчёркивает его недовольство происшедшим:

„Мой опыт работы с документами ясно показал степень давления, оказываемого на сотрудников Университета во время войны. Моё положение было особенно сложным, потому что область моих изысканий находилась под контролем новой группы, выступавшей за мир, и я считал, что в мою задачу как учёного входит объяснение того, почему большевики выступали против продолжения войны не только со стороны России, но и в целом. Благодаря поддержке профессора Джеймсона я смог в какой-то степени не отказаться полностью от правил исследователя, но как сотруднику Университета мне было невозможно не внести вклад в поднятие боевого духа, даже если это означало принятие заявлений явно тенденциозного характера“⁷⁾.

Правительственная брошюра, содержавшая документы и отчёт Джеймсона и Харпера, появилась приблизительно в конце октября 1918 г. Её воздействие на общественное мнение было в значительной степени ослаблено взволнованным откликом на одновременное окончание Первой Мировой войны.

Поскольку с разных сторон продолжали высказываться сомнения в подлинности документов, госдепартамент, по настоянию Сиссона (который был уверен в том, что дальнейшие исследования подтвердят его уверенность в их достоверности), продолжил в 1920 и 1921 гг. расследование происхождения и достоверности документов. Из разных источников было собрано много дополнительных сведений. Но попытки получить оригиналы документов от президента Вильсона, которому они были переданы после публикации брошюры, встретили с его стороны резкий отпор. Он ответил, что в настоящий момент не располагает для этого временем, но „распорядится ими надлежащим образом“, когда оно будет⁸⁾. Когда Вильсон покинул Белый Дом в марте 1921 г., новый Секретарь Белого Дома не смог найти ни следа этого материала.

За отсутствием оригиналов официальное расследование было прекращено и более не возобновлялось.

В декабре 1952 г., когда президент Трумэн собирался покинуть Белый дом, оригиналы документов нашлись в сейфе Белого дома. Нашедшие их, конечно, не имели представления о том, что это. Их отправили в Национальный архив, и теперь они находятся в разделе правосудия и исполнительной власти отдела законодательных, судебных и дипломатических записей. Подшивка материалов, касающихся документов Сиссона, собранных в ходе неудачного расследования, предпринятого госдепартаментом в 1920-1921 гг., собирала пыль по разным ведомственным отделам в течение тридцати четырёх лет. В конце концов, в январе 1955 г. её направили в Национальный Архив, где она сейчас находится в разделе иностранных дел того же отдела.

Другие материалы, явно исходящие из тех же источников, что и предоставленные Семёновым, были приобретены офицерами британской разведки в Петрограде; а ещё один набор документов был доставлен другому американскому официальному лицу в России после отъезда Сиссона. Из первых, по крайней мере два, а возможно и более документов, были идентичны тем, что появились в опубликованной брошюре. Из других американских фондов лишь один был опубликован в выпусках Сиссона; остальное (где-то тридцать семь документов) хранились вместе с материалами расследования.

Из пятидесяти четырёх документов, опубликованных в основной части брошюры „Германо-большевистский заговор“, большую часть составляют восемнадцать сообщений, якобы исходящих от отдела службы в подчинении Германского Генерального Штаба (Grosser Generalstab), озаглавленного „Nachrichten-Bureau“⁹⁾. Хотя на бланке Nachrichten-Bureau не указано место его деятельности, из содержания документов может быть сделан вывод, что бюро располагалось в Петрограде. Сам Сиссон, по-видимому, сделал такой вывод и ни разу в нём не усомнился.

Следующая наиболее многочисленная категория документов предположительно исходит от руководителей бюро контрразведки штаб-квартиры старой русской армии (Ставки), которая в остаточной форме продолжала существовать какое-то время после революции.

Третья часть состоит из восьми документов под шапкой „центрального отдела“ (Central Abtheilung) германского генерального штаба; они подписаны лицом, именующим себя „начальником русского отдела“. Месторасположение этой службы вновь не указано; можно сделать вывод, что она находится в России и почти наверняка в Петрограде.

Что касается остальных документов, то некоторые якобы исходят от других различных немецких служб, а на четырёх стоит шапка „комиссара по борьбе с контрреволюцией и погромами“.

Все эти документы, включая исходящие от немецких военных ведомств, составлены на русском языке. Даты охватывают период с 27 октября 1917 г. по 9 марта 1918 г.

Приложение I состоит из переводов восьми циркуляров Германского правительства периода 1914-1916 гг. и шести писем, которыми якобы обменялись лица в Скандинавии, Швейцарии и Германии летом 1917 г. Приложение II состоит лишь из одного перехвата телеграфного разговора между Чичериным в Петрограде и Троцким в Брест-Литовске.