{{tag> великая_отечественная фальшивки}}

====== Последний бой майора Пугачёва ======

**Краткое содержание мифа:**

«Последний бой майора Пугачёва» — художественный фильм режиссёра Владимира Фатьянова по сценарию Эдуарда Володарского.

Майор Иван Васильевич Пугачёв сражался на фронте, после тяжелого ранения попал в плен. Во время наступления советских войск немцы решают ликвидировать военнопленных. Незадолго до расстрела в лагерь приезжает генерал Власов, который агитирует вступить в РОА. Пугачёв с товарищами решается на побег. Им удаётся добраться до своих, после чего их как власовцев отправляют на 10 лет на Колыму.

Фильм снят по одноименному рассказу Варлама Шаламова. Существуют еще две версии произошедщих событий. Солженицина((Солженицин "Архипелаг ГУЛАГ"))

//«В 1949 году в Берлаге, в лаготделении Нижний Аттурях, началось примерно так же: разоружили конвоиров, взяли 6–8 автоматов: напали извне на лагерь, сбили охрану, перерезали телефоны; открыли лагерь. Теперь-то уж в лагере были только люди с номерами, заклейменные, обреченные, не имеющие никакой надежды.

И что же?

Зеки в ворота не пошли...

Те, кто все начал, и терять им было уже нечего, превратили мятеж в побег: направились группой в сторону Мылги. На Эльгене-Тоскане им преградили дорогу войска и танкетки (операцией командовал генерал Семенов).

Все они были убиты»//

А так же версия Петра Зигмундовича Демант, выпустившего под псевдонимом Вернон Кресс автобиографический роман ((Вернон Кресс «Зекамерон XX века»))


//«Около одиннадцати вечера к лагерной вахте подошли нарядчик, в прошлом власовский офицер, двадцатипятилетник, и его дневальный. “Чифир принесли”, — сказал нарядчик. Услышав заветный пароль, дежурный пропустил их через маленькую дверь в помещение. Дневальный поставил на стол котелок с чифиром и огляделся по сторонам. За столом сидели два надзирателя, перед ними лежал наган.

“Чифирнем?” — спросил нарядчик приветливым тоном, подойдя к столу. И вдруг повернулся, швырнул одному надзирателю в глаза горсть перца и схватил наган. Одновременно дневальный кинулся ко второму надзирателю, мгновенно заломил ему руку за спину, набросил на шею проволочную петлю и стал душить. Скомандовав: “Ни звука!” — нарядчик, держа обоих врагов на мушке, перерезал провод.

Потом они раздели и связали дежурных. Натянув на себя военную форму, выпустили из лагеря шесть зеков, вместе с ними незаметно проникли в казарму, разоружили еще несколько надзирателей и обобрали склад оружия и боеприпасов. Затем вернулись в лагерь и начали выводить заключенных.

Они намеревались освободить все лагеря в долине Ат-Урьяха, чтобы легче было исчезнуть в многотысячной толпе. Но пост на вышке возле ворот заметил, что зеки выходят не бригадами, и выстрелил из автомата, когда понял, что провод перерезан. Его тут же скосили очередью, но момент неожиданности был упущен. В соседних лагерях подняли по тревоге бойцов и надзирателей, выехали грузовики с опергруппами: кое-где солдаты обстреливали друг друга, в небо летели ракеты, связь была нарушена, и никто ничего толком не знал.

Толпа полуголодных, измученных людей хлынула по дороге в направлении к колымской трассе. Их скоро остановили оперативники на грузовике: стреляя поверх толпы, заставили лечь, потом погнали обратно в лагерь, заперли в бараках и стали избивать подряд, без разбора. Одна машина остановилась на перекрестке, чтобы закрыть беглецам дорогу.

Из придорожных кустов на нее обрушился сильный пулеметный огонь. Бойцы так и не успели выпрыгнуть — их сразили наповал. Водитель, получив пистолетный выстрел в упор, вывалился из кабины, но не потерял сознание. Он видел, как из кустов выскочили люди в военной форме, выбросили из кузова трупы, погрузили два пулемета, ящики с боеприпасами, несколько винтовок и автоматов, как восемь человек сели в машину и она умчалась по большой дороге.

К рассвету в районе подняли гарнизоны, в лагерях закрыли на замок все бараки, усилили посты на вышках. Из охранного дивизиона в Оротукане выехали мощные “даймонды” с солдатами. С сеймчанского аэродрома вылетели самолеты в поисках угнанной машины.

В лагере прииска имени Максима Горького всех зеков выгнали на линейку, поставили на колени по пяти и начали выявлять отсутствующих. После бесчисленных криков и пинков — ведь нарядчик, который лучше всех знал в лагере людей, бежал — установили личности беглецов. Семь из них были в прошлом военными, власовцами, и еще один — немой узбек, осужденный за убийство милиционера. Народ загнали обратно в бараки, против дверей поставили пулеметы и предупредили, что будут стрелять по первому, кто посмеет открыть дверь. В ходе проверки производили повальный обыск, результатом которого были фантастические кучи из пожитков»//


**Действительность:**

==== Реальные биографии участников событий ====

Произошедшее расследовал краевед А.М.Бирюков((Бирюков А.М. Колымские истории: очерки. Новосибирск, 2004)). Биографии участников взяты из его книги.

==== Тонконогов Иван Николаевич ====

Настоящая фамилия "майора Пугачева" - Тонконогов.

Тонконогов Иван Николаевич (по другим документам — Никитович), 1920 г. рождения, уроженец г. Лебедин Сумской области, украинец, из рабочих, образование начальное, по профессии — фотограф, в предвоенные годы был дважды судим: в 1936 г. по ст.70 УК УССР (хулиганство) на 2 года л/с и в 1938 г. по ст.33 УК УССР (как СОЭ) на 3 года л/с. Второй срок у Тонконогова заканчивался в 1941 году. В Красную Армию он будет мобилизован только в 1944 году, после освобождения Украины от немцев, и прослужит лишь два месяца, а до того... //«подсудимый ТОНКОНОГОВ, оставшись проживать на территории, которую временно захватил противник, — это уже из установочной части приговора Военного трибунала войск НКВД Сумской области, вынесенного в феврале 1945 года, — добровольно поступил на службу в немецкие карательные органы в полицию и работал с апреля м-ца 1942 года по август 1942 года инспектором горполиции, адъютантом начальника полиции, а затем был назначен на должность начальника полиции с. Будылки.

Работая на указанных должностях ТОНКОНОГОВ проводил аресты советских граждан, так: им летом 1942 года был произведен арест семьи Костьяненко за связь с партизанским отрядом. При аресте Костьяненко и его семьи — Костьяненко Марии, ТОНКОНОГОВ лично сам жестоко избивал обоих (...) В августе 1942 года произвел арест 20 чел. женщин, которых заключил под стражу и после двухдневного их содержания под стражей, они были освобождены, по распоряжению старосты сельуправы. Неоднократно производил допросы задержанных советских граждан, при этом издевался и избивал их и угрожал расстрелом. Так, в апреле м-це 1942 года, допрашивая неизвестного задержанного советского гражданина, вместе с немцами выводил его на расстрел. В июле 1942 года избил шомполом неизвестную гражданку, обратившуюся к нему по поводу отобранных у нее рыболовных сетей»//.

Трибунал приговорил Тонконогова к 25 годам каторжных работ, поражению в правах на 5 лет и конфискации имущества.

Летом 1945 года Тонконогов был доставлен на Колыму. На здоровье он не жаловался — в уч.-стат. карте зафиксирована 1-я категория труда.

Но, видимо, не столько состояние здоровья, сколько другие свойства и способности позволили Тонконогову быстро выдвинуться из массы лагерников и заслужить внимание администрации. Два довоенных срока, пять отбытых в лагерях лет существенно выделяли Тонконогова среди этого контингента, где рецидивистов, людей, уже знавших, как нужно жить и выжить в лагере, было немного. Из показаний свидетелей следует, что Тонконогов поддерживал с ними хорошие отношения, а с одним из них, Носовым Н.Д., ранее судимым восемь раз — за кражу, хулиганство и т.д., был дружен, подбивал его на участие в побеге (от чего Носов категорически отказался, сославшись на его полную безнадежность). В глазах з/к КТР Тонконогов был человеком с уголовным прошлым, его боялись.

Важно и то, что по национальности Тонконогов был украинцем. Видимо (высказываюсь предположительно, потому что абсолютно точных сведений у меня нет), подавляющее большинство заключенных этого лаг. пункта были украинцами (исторически это вполне объяснимо). Украинское «землячество» неформально, но уверенно руководило жизнью лаг. пункта. Есть показания о том, что русские здесь составляли покорное меньшинство, на выгодную должность в лаг. обслуге, даже на сверхурочную работу на кухне, которая давала возможность сытно поесть, русскому попасть здесь было трудно.

У Тонконогова, это отмечают многие фигуранты архивно-следственного дела, были золотые руки. Он славился тем, что мог починить любую вещь, и ему несли из-за зоны различные бытовые устройства. Это давало заработок, пусть небольшой, но у других-то не было никакого.

Он был ловким, хитрым человеком, умевшим войти в доверие к людям, прежде всего — вышестоящим.

И, наконец, он был жестоким человеком. В лагере не стеснялся поддерживать свой авторитет зуботычиной, дрыном — большего не требовалось. В побеге не остановился перед убийством раненого товарища. Об убийстве охранников я уже не говорю.

В личном деле з/к КТР Е–439 Тонконогова есть «Поздравительный листок», адресованный отличнику производства бригадиру Тонконогову. Вот его текст:

//«Поздравляем Вас с трудовыми успехами и выполнением производственных норм в июле месяце 1947 г. на __ процентов.
Уверены, что высокие показатели достигнутые Вами, будут закреплены на протяжении всего года. Систематическим перевыполнением планов добьетесь высшего поощрения (этот эвфемизм следует, вероятно, понимать как досрочное освобождение — текст «листка» выполнен типографским способом, и можно предположить, что такие «листки» адресовались разным категориям заключенных; что касается каторжан, то им вряд ли приходилось на такое «высшее поощрение» надеяться. ). Желаем Вам новых успехов в дальнейшей работе.
Начальник Управления Северного лагеря
Лейтенант Шевченко.
Начальник КВО Северного лагеря
Липилин
4 августа 1947 г.»//

Производственно-бытовая характеристика на з/к КТР л/п №3 №Е–439 Тонконогова, как и все в архивно-следственном деле, составлялась уже после побега:

//«Работал бригадиром на участке №2 производственный план бригада под его руководством систематически перевыполняла. Неоднократно бригада в целом премировалась за хорошую работу, среди з/к з/к авторитетом не пользовался, в быту себя вел плохо, часто применял к членам бригады и др. з/к з/к физические меры воздействия среди з/к з/к не вживчив»//.

Быть «вживчивым» с другими заключенными Тонконогову, видимо, просто не было нужно — он ими повелевал, а вот с администрацией лаг. пункта он уживался прекрасно. Об этом, естественно, нет ни слова в характеристике, но очень много — в свидетельских показаниях.

Вопреки правилу (одному из основных в режимных ограничениях з/к КТР) секция барака (не весь барак, а именно эта секция), в которой проживала бригада Тонконогова, на ночь не запиралась. Сам бригадир пользовался правом в любое время суток (!) разгуливать по территории лагеря. О его привилегированном положении свидетельствует и то, что столовой для заключенных он вообще не пользовался — дневальный Игошин получал для него продукты на кухне (надо полагать, не худшие) и готовил своему бригадиру отдельно в бараке. В «каюту» к Тонконогову послушать патефон (а такой у бригадира был — и это в каторжном лагере) или его же игру на гитаре, а также и на угощение, раз деньги у того водились, а то и на чифир или выпивку приходили не только друзья-заключенные, но и вахтеры и охранники.

==== Игошин Алексей Федорович ====


Игошин Алексей Федорович, 1921 г рождения, уроженец Алатырского района Чувашской АССР, русский (оговорюсь, что в этой группе из 12 человек было лишь двое русских, все остальные были украинцами, немой узбек в книге П.Деманта — совершеннейшая придумка), образование 5 классов, рабочий-строгальщик. Был призван в Красную Армию осенью 1940 года, служил в артиллерии, звание — старший сержант.

Далее — из установочной части приговора Военного трибунала Ворошиловградского гарнизона, вынесенного в апреле 1945 года:

//«ИГОШИН 10 октября 1941 дня// (так в тексте)//, во время боевых действий в районе Каховки сдался к немцам в плен. Находясь в лагере военнопленных, ИГОШИН в ноябре м-це 1941 года добровольно поступил в немецкую полицию гор. Николаева и работал по март м-ц 1944 года. Будучи на службе в немецко-фашистских карательных органах. ИГОШИН выполнял все распоряжения немецких властей. Принял присягу на верность службы оккупационным властям. Окончил школу полицейских. До марта м-ца 1943 года ИГОШИН работал в должности полицейского управления городской полиции гор. Николаева, где получил звание «вице-капрала», в марте м-це 1943 г. ИГОШИН был назначен помощником начальника полиции 2-го участка, в январе м-це 1944 года начальником полиции 5-го района гор. Николаева»//.

Трибунал квалифицировал действия Игошина по ст.54–16 УК УССР (измена родине, совершенная военнослужащим) и приговорил его к 20 годам каторжных работ, поражению в правах и конфискации имущества.

На Колыму Игошин был доставлен осенью 1945 года. Был на общих работах (несмотря на 2-ю категорию труда), переводился в дневальные, затем снова на общие. В последний период — дневальный (и, по оценкам свидетелей, близкий приятель бригадира) в бригаде Тонконогова.

==== Худенко Василий Михайлович ====


Худенко Василий Михайлович, 1921 г. рождения, уроженец с. Кобеляки Полтавской области, украинец, из семьи служащих, образование незаконченное высшее, в 1941 году был призван в армию, служил рядовым в артиллерийском дивизионе, в районе Днепропетровска сдался в плен, непродолжительное время находился в лагере для военнопленных, а затем по ходатайству отца, служившего инспектором народного образования при облуправе, был из лагеря освобожден.

Далее — из установочной части приговора Военного трибунала Киевского военного округа, вынесенного в феврале 1945 года:

//«...ХУДЕНКО Василий в январе 1942 г. поступил в члены организации ОУН в составе которой прошел политико-пропагандистский вышкол (курсы) и получил псевдоним “Остап”.
По окончании курсов, ХУДЕНКО являлся пропагандистом ОУН гор. Днепропетровска и пропагандировал контрреволюционные идеи национализма среди украинской интеллигенции города, а также являлся политическим информатором.

В апреле 1943 г ХУДЕНКО выбыл в Ровенскую область, где вступил в банду УПА и находился в ней до момента его ареста, т.е. до 31 июля 1944 г.

Будучи в банде УПА ХУДЕНКО занимал ряд руководящих должностей, являясь политическим шефом Штаба УПА Военного округа северной группы “Заграва”, а затем после разгрома частями Красной Армии этого куреня выполнял эти же функции в курене “Горлица” при военном округе Южной группы УПА “Энел” до момента его задержания с другими участниками банды УПА.

ХУДЕНКО, занимая вышеуказанные должности в банде имел в своем распоряжении большой пропагандистский аппарат, которым он руководил по распространению немецко-украинской националистической пропаганды как среди всех участников в банде, так и среди населения.

Проходимая пропаганда ХУДЕНКО и его аппаратом была направлена против советской власти, против Красной Армии, против Советских партизан, за свержение Советского строя путем вооруженной борьбы — банды против Красной Армии за восстановление так называемого “Украинского соборного государства”».//

Вместе с Худенко В.М. были судимы его отец Худенко М.И., 1899 г. рождения, и его жена Кострыба Н.Л., 1924 г. рождения. Все трое обвинялись в измене родине и участии в антисоветской организации.

Худенко М.И. и Кострыба Н.Л. были осуждены на 10 лет л/с в ИТЛ. Худенко В.М. был приговорен к высшей мере наказания — расстрелу, замененному ему в марте 1945 года постановлением Президиума Верховного Совета СССР на 20 лет каторжных работ.

В Нагаево з/к КТР Худенко был доставлен в августе 1945 года. В графе «специальность» указано «инженер-строитель (незак. в/о), фельдшер». На общих работах он, возможно, не работал: в формуляре указана 2-я, а затем и 3-я категория труда (но данных о заболеваниях нет). В лагере работал художником. После побега начальник лаг. пункта №3 подписал ему не очень лестную характеристику:

//«Работал художником л/п. Свою работу выполнял не удовлетворительно, порученную работу инспектором КВЧ выполнял не во время, за что имел административные взыскания (...) в быту вел себя замкнуто среди з/к з/к не общался, а также не пользовался авторитетом среди з/к з/к»//.

Худенко оставил дневник - короткая запись оттуда биографического свойства:
//«31 июля 1948 г.
(...) воспоминания о прошлых молодых годах приводят к грустным размышлениям. Сколько я учился. Недоедал. Сидел на стипендии. Окончил. Началась война. Не жил еще совсем. И вдруг на фронт. Бремя армии. Плен. Ужасы у немцев, побои, голод. Наши. Тюрьма. Лагерь. Боже мой? А годы уходят. Остался один. Брат умер на фронте в финскую войну. Отец умер. Мать пропала без вести. Близких родственников повесили еще немцы»//...

==== Солдатов Николай Алексеевич ====


Солдатов Николай Алексеевич, 1912 г. рождения, уроженец Раменского района Московской области, русский, из крестьян, образование среднее специальное, быв. член ВКП(б).
В этой группе из 12 человек Солдатов — единственный кадровый военный. Он был призван на флот еще в 1934 году, в 1938 году окончил военно-морское училище и получил звание мл. инженер-лейтенанта. Участвовал в войне с белофиннами. Участник Великой Отечественной войны с первого ее дня. Был награжден орденом «Красной Звезды», медалями «За боевые заслуги» и «За оборону Ленинграда». Старший инженер-лейтенант.
Из установочной части приговора Военного трибунала Таллинского морского оборонительного района Краснознаменного Балтийского флота, вынесенного в ноябре 1944 года:

//«20 ноября 1944 года СОЛДАТОВ, приведя себя в состояние опьянения, пришел к командиру береговой базы ОБРа майору Карпинскому, получив у него разрешение, стал звонить по телефону. Во время разговора, СОЛДАТОВ начал выражаться нецензурными словами и наносить оскорбления лицу, разговаривающему с ним по телефону, и когда Карпинский приказал СОЛДАТОВУ — прекратить хулиганство, то он учинил в кабинете Карпинского дебош: разбросал со стола Карпинского служебные документы и нанес Карпинскому два удара кулаком в грудь. После этого, СОЛДАТОВ стал вынимать пистолет, но Карлинский, опередив его, обнажил свой пистолет и приказал ему выйти из кабинета»//.

По другой версии, изложенной десять лет спустя, в августе 1954 года, мачехой осужденного Солдатова в жалобе на имя Главного военного прокурора, причиной инцидента явилось то, что начальник береговой базы Карлинский не обеспечил приготовление горячей пищи для участников боевой операции. Солдатов, действительно будучи нетрезвым — выпил 200 гр. спирта, отправился к вышеуказанному майору и сказал, что будет звонить начальнику штаба флота, чтобы доложить об этом безобразии. Майор вытащил пистолет, Солдатов его обезоружил и все-таки позвонил начальнику штаба, после чего, бросив пистолет Карлинского, вышел из кабинета.

Далее, как было установлено на судебном заседании, события развивались следующим образом:

//«Примерно в 19 часов 30 мин., выйдя от Карлинского// (и приняв еще 600 гр. спирта — из той же жалобы мачехи Солдатова, хотя эта цифра и представляется нереальной. — А.Б.)//, СОЛДАТОВ взял с собой старшину Колоколова и ушел из расположения части на улицу. В это время СОЛДАТОВ, увидев идущий трамвай стал на путь и обнажив пистолет пытался его остановить. Вагоновожатый, заметив СОЛДАТОВА, сбавил ход. Пользуясь этим, СОЛДАТОВ вместе с Колоколовым вскочил в трамвай на ходу. Оказавшись таким образом в трамвае, СОЛДАТОВ вошел в машинное отделение и стал требовать увеличения скорости. Приехав на конечную остановку трамвая, СОЛДАТОВ и Колоколов вышли из трамвая.

СОЛДАТОВ, увидев около трамвая гр-ку Калле, подошел к ней и начал приставать, проявляя хулиганские действия, находившийся тут же милиционер Тамм, попросил СОЛДАТОВА прекратить хулиганство, тогда СОЛДАТОВ напал на милиционера Тамм и нанес ему несколько ударов. По дороге в отделение милиции, СОЛДАТОВ, не прекращая хулиганских действий, продолжал наносить Тамм удары. Убедившись, что он все же может быть доставленным в милицию, выхватил из кобуры свой пистолет и умышленно, в упор, произвел в Тамм выстрел. Тамм тут же скончался»//.

Трибунал лишил Солдатова Н.А. воинского звания — старший инженер-лейтенант и, по совокупности совершенных им преступлений, квалифицированных по ст.193–5 п. «а» (оскорбление насильственным действием подчиненным начальника при исполнении обязанностей по воинской службе) и ст.136 ч.2 (убийство, совершенное военнослужащим при особо отягчающих обстоятельствах), приговорил его к расстрелу. Через два месяца, в январе 1945 года, Президиум Верховного Совета СССР заменил Солдатову высшую меру наказания 20 годами каторжных работ.

К моменту побега з/к КТР Солдатов уже несколько месяцев исполнял обязанности хлебореза, был, как показывают свидетели, в дружеских отношениях с Тонконоговым. Однако и после всего происшедшего он писал мачехе в Подмосковье: //«Он //(Тонконогов. — А.Б.) //мне не верил до последнего дня. Он с моих слов знал, кто я был раньше //(офицер ВМФ. — А.Б.). //Мы были люди разных взглядов, но мы оба — заключенные и это нас объединило».//

//«Именно Солдатову, — напишет в своем рассказе В.Шаламов, — принадлежит честь// (стоит обратить внимание на это выражение — речь идет об убийстве надзирателя. — А.Б.)// начать это дело, хотя он и был одним из последних, вовлеченных в заговор. Солдатов не струсил, не растерялся, не продал (...)»//. Действительно так и было, если иметь в виду начало захвата власти, — здесь и реальному Солдатову пришлось сыграть активную роль. В дальнейшем его действия, да и сами события, в которых оказывался заключенный Солдатов, мало соответствовали тому, что рассказал Шаламов.

==== Сава Михаил Михайлович ====


Сава Михаил Михайлович, 1922 г. рождения, уроженец с. Остобуш Равно-Русского района Львовской области, крестьянин-единоличник, украинец, образование низшее, проживал на территории, оккупированной немцами, и в 1942 году стал «членом организации украинско-немецких националистов, выполнял обязанности заместителя станичного, принимал активное участие в снабжении банды “УПА” продуктами питания, проводил мобилизацию мужского населения в банду (...) В мае месяце 1944 года Сава вступил в банду “УПА” в сотню “Морозенко”, в которой в течении 15 дней проходил военную подготовку, после чего был отпущен домой.

В августе месяце 1944 года Сава вторично вступил в банду “УПА” в сотню бандита “Беркут” (...) находясь в банде “УПА” САВА имел псевдоним “Семен” (...)».
Военный трибунал Львовского военного округа в феврале 1945 года приговорил Саву к 15 годам каторжных работ, поражению в правах на 5 лет и конфискации имущества.
На Колыму з/к КТР Сава был доставлен в июле 1945 года едва ли не доходягой (полиавитаминоз) с 3-й категорией трудоспособности. В дальнейшем был переведен на 2-ю. Из характеристики, составленной после побега:

//«Работал в лагобслуге парикмахером свою работу выполнял хорошо, услужлив с з/к з/к благодаря чего пользовался уважением как среди з/к з/к, также со стороны работников лаг. пункта за свою качественную и своевременную работу, нарушений лагерного режима не имел»//.

==== Бережницкий Осип Николаевич ====


Бережницкий Осип Николаевич, 1922 г. рождения, уроженец с. Бережницы Самборского района Дрогобычской области, из крестьян-середняков, украинец, образование 5 классов, крестьянин-единоличник.

В установочной части приговора Военного трибунала войск НКВД Дрогобычской области, вынесенного в январе 1945 года, сообщается, что Бережницкий О.Н., являясь членом оуновской организации села Бережницы с мая 1944 года, выполнял обязанности коменданта, имел в своем подчинении боевую группу из членов ОУН, которой давал задания задерживать всех подозрительных лиц, проходивших через село, поддерживал тесную связь с руководителями ОУН.

Трибунал приговорил Бережницкого к 20 годам каторжных работ, поражению в правах на 5 лет и конфискации имущества.

На Колыму он был доставлен в июне 1945 года. Из характеристики, подписанной после побега:

//«Работал портным, работу выполнял добросовестно не было случая не выполнения ремонтов по времю// (так в документе. — А.Б.), //своей хорошей работой заслуживал внимание среди з/к з/к, вживчив среди з/к з/к. Нарушений лаг режима не имеет»//.

==== Маринив Степан Васильевич ====


Маринив Степан Васильевич, 1919 г. рождения, уроженец с. Юсептечи Стрийского района Дрогобычской области, из крестьян, украинец, профессия кустарь, был осужден в марте 1945 года Военным трибуналом войск НКВД Дрогобычской области. Его преступная деятельность зафиксирована в приговоре следующим образом: //«Подсудимый Маринив с августа месяца 1943 года и по день задержания состоял членом организации украинских националистов под псевдонимом “Холодный”, исполнял обязанности связного по доставке оуновской почты из села Юсептечи и Дашова в село Стригань и обратно. Оуновскую почту получал от станичного Награняна и передавал ее Белинскому.
Кроме того, в ноябре месяце 1944 года от подсудимого Конюга через члена “ОУН” Лескив получил 70 штук контрреволюционных листов националистического содержания, которые разбросал в разных местах гор. Стрия Дрогобычской области, посещал нелегальные оуновские собрания, которые проводил станичный Попадюк и платил регулярно членские взносы по 2 золотых в месяц»//.

Трибунал приговорил Маринива к 15 годам каторжных работ, поражению в правах на пять лет и конфискации имущества.

Во Владивостокском отделении Севвостлага Маринив оказался в начале июня 1945 года. Первые полтора года в колымских лагерях сложились у него, видимо, трудно, он немало болел, свидетельством чего являлись 2-я и даже 3-я категории труда. В связи с этим он был переведен в лаг. обслугу и закрепился в ней.

Из производственно-бытовой характеристики: //«Работал в лагобслуге сапожником, работу выполнял добросовестно и аккуратно, не было случаев невыполнения ремонтов обуви во время и не качественно своей хорошей работой заслужил доверие и уважение среди з/к з/к. Нарушений лаг. режима не имел»//.

Следует заметить, что профессия сапожника, как и профессия парикмахера, что кажется еще более неожиданным, были в те годы весьма дефицитны в колымских лагерях, выгод своим обладателям эти профессии сулили немало.

==== Пуц Феодосий Семенович ====


Пуц Феодосий Семенович, 1927 г. рождения, уроженец села Городище Слуцкого района Волынской области, из крестьян, украинец, крестьянин-единоличник.

Его вину Военный трибунал войск НКВД Волынской области установил в следующем: //«(...) проживая на временно оккупированной немцами территории Волынской области, в июле 1943 года, добровольно вступал в банду украинско-немецких националистов “УПА” под псевдонимом “Град” был зачислен в сотню бандита “Нечай”.
Находясь в банде “УПА” ПУЦ имел на вооружении винтовку и 90 штук патронов, проходил военное обучение, нес службу по охране табора банды, а также неоднократно участвовал в боях, в расстрелах и граблении мирных граждан польской национальности, вел вооруженную борьбу против Красной Армии за создание “самостоятельной Украины”. Так в 1943 году, ПУЦ, в составе сотни вооруженных бандитов участвовал в расстрелах мирных жителей в селе Замогильное, Торчинского района, где бандой было сожжено 13 дворов, расстреляно 10 человек, и разграблено их имущество.

В августе 1944 года ПУЦ в составе куреня бандитов “УПА” перешел линию госграницы со стороны Польши, с целью ведения вооруженной борьбы против Советской Власти в тылу Красной Армии.

В последних числах августа 1944 года ПУЦ совместно с сотенным Крух и еще двумя бандитами, был обнаружен в укрытии в селе Рыковичи Порицкого района, подразделением красноармейцев и на предложение сложить оружие, открыл огонь по красноармейцам. В результате боя три бандита были убиты, а ПУЦ при побеге был ранен и захвачен бойцами Красной Армии»//.

В октябре 1944 года вышеназванный трибунал приговорил Пуца к высшей мере наказания — расстрелу. Через два месяца, в декабре 1944 года. Президиум Верховного Совета СССР заменил ему высшую меру наказания на 20 лет каторжных работ.

Во Владивостокском отделении Севвостлага Пуц оказался в апреле 1945 года. В его личном деле заключенного сохранилась характеристика, подписанная бывшим начальником прииска имени Максима Горького Глобенко задолго до рассматриваемого нами побега:

//«З/к КТР Ж-15 Пуц Ф.С. на л/п №4 Н.Ат-Урях прибыл в октябре месяце 1946-го года. По прибытии з/к КТР Ж-15 Пуц Ф.С. работал забойщиком передовой забойной бригады участка №4 прииска им. Максима Горького — Бучатского. За высокопроизводительный труд и образцовую дисциплину з/к КТР Ж–15 Пуц Ф.С. заслужил внимание среди командования лагеря и руководства прииска, в следствии чего был назначен поваром лагпункта №4. Работая поваром з/к КТР Ж–15 Пуц Ф.С. является уважаемым питающихся по столовой з/к з/к и руководством лагеря, за качественное приготовление пищи и хорошее санитарное состояние столовой и кухни. Одновременно с исполнением обязанностей повара, в свободное время з/к КТР Ж–15 Пуц Ф.С. принимает активное участие в массовых ударниках, организуемых для помощи производству и лагерю. Дисциплинирован, всегда исполнителен своих обязанностей. Нарушений лагерного режима не имеет»//.

После побега характеристика была не столь хвалебной: //«Работал поваром, во время его работы замечалось разбазаривание продуктов. 22/VII с/г было установлено подлинное разбазаривание продуктов, за что было наложено административное взыскание 10 суток ИЗО, того же дня был переведен на другую работу, среди з/к з/к авторитетом не пользуется»//.

==== Демьянюк Дмитрий Васильевич ====


Демьянюк Дмитрий Васильевич, 1921 г. рождения, уроженец г. Тульчин Ровенской области, украинец, образование десять классов, учитель средней школы, в Красной Армии не служил.

Военный трибунал войск НКВД Ровенской области, рассмотревший в марте 1945 года дело по обвинению Демьянюка в измене родине, установил, что //«являясь подрайонным политреферентом, ДЕМЬЯНЮК имел в своем подчинении 4 пропагандистов, которым поручал писать антисоветские лозунги и проводить беседы с населением о помощи т.н. “УПА”.
Сам лично ДЕМЬЯНЮК написал 20 антисоветских лозунга с восхвалением фашистской организации. Также им было написано 2 лекции антисоветского содержания “Борьба ОУН” с большевизмом за свободу и независимость Украины.
В банде ДЕМЬЯНЮК находился до момента его задержания»//.

Трибунал приговорил Демьянюка к 20 годам каторжных работ с поражением в правах на 5 лет и конфискацией имущества.

Производственно-бытовая характеристика на з/к КТР л/п №3 Г–504 Демьянюка Дмитрия Васильевича:// «Работал в обслуге лагеря водоносом: к работе относился добросовестно, не было случаев в перебое воды даже в зимнее время, среди з/к з/к пользовался авторитетом, в культурно-массовой работе принимал активное участие, нарушений лагерной дисциплины не имел»//.

==== Клюк Дмитрий Афанасьевич ====

Клюк Дмитрий Афанасьевич, 1927 (!) г. рождения, уроженец села Солов Седлищанского района Волынской области, из крестьян-бедняков, украинец, малограмотный. Был осужден Военным трибуналом войск НКВД Волынской области в декабре 1944 года за то, что, проживая //«на Советской территории временно оккупированной немецкими войсками в июле м-це 1943 года вступил в банду “УПА” и в течение 3 недель заведовал кухней банды “УПА”. Собирал продукты питания. Среди жителей своего села проводил агитационную работу, призывал молодежь к вступлению в УПА.

Кроме того КЛЮК от коменданта “СБ” получил задание выявлять советский актив, но практически ничего не сделал»//. Трибунал квалифицировал действия подсудимого по все той же ст. 54–1а УК УССР (измена родине) и осудил его на 15 лет каторжных работ с поражением в правах на 5 лет и конфискацией имущества. Срок отбытия наказания исчислялся Клюку с конца августа 1944 года — видимо, со дня ареста.

Во Владивостокское отделение Севвостлага осужденный был доставлен 31 мая 1945 года со 2-й категорией труда. Кстати, первоначально она была установлена едва ли не каждому из будущих беглецов — видимо, сказались долгие месяцы пребывания под следствием и тяготы этапа. Однако затем у Клюка, как и у большинства названных здесь з/к КТР здоровье поправилось. 1-я категория труда Клюку была установлена в сентябре 1947 года.

Производственно-бытовая характеристика на з/к КТР л/п №3 Г–564: //«Работал забойщиком в бригаде Янцевича почти не было таких дней чтобы он не выполнил своей технической нормы, премировался среди лучших забойщиков бригады, пользовался авторитетом не только среди забойщиков бригады, а и среди з/к з/к л/п. Нарушений лагерной дисциплины не имел//".

==== Гой Иван Федорович (Теодорович) ====


Гой Иван Федорович (Теодорович), 1919 г. рождения, уроженец Люблинского воеводства (Польша), украинец, крестьянин-середняк, образование четыре класса. Был осужден в марте 1945 года Военным трибуналом Львовского военного округа за то, что //«(...) в июне месяце 1944 года, находясь в группе самообороны, совместно с другими самооборонцами, принимал участие в обстреле польского населения с. Шевина.
В том же месяце добровольно вступил в контрреволюционную банду “ОУН” был назначен комендантом боевки.

Находясь в банде, присвоил себе кличку “Выщий” имел на вооружении автомат и патроны, руководил охраной окружного руководства “ОУН” для которого оборудовал укрытия»//.

Гой был осужден по ст.54–1а УК УССР на 15 лет каторжных работ с поражением в правах на 5 лет, без конфискации имущества (за отсутствием такового).

Производственно-бытовая характеристика на з/к КТР л/п №3 Г–431: //«Работал дневальным в бригаде Тонконогова, к работе относился добросовестно и аккуратно, пользовался авторитетом не только в своей бригаде, но и среди з/к з/к л/п, хороший организатор производства, вживчив среди з/к з/к, нарушений лагерной дисциплины не имел»//.

==== Янцевич Михаил Ульянович ====

Янцевич Михаил Ульянович, 1917 г р., уроженец г. Слуцка Минской области, украинец, из крестьян-кулаков, образование семь классов, беспартийный, служащий.

Из установочной части приговора Военного трибунала войск НКВД Волынской области, рассмотревшего его дело в г. Луцке в январе 1945 года:

//«Подсудимый Янцевич до оккупации противником Волынской области, во время существования Советской власти на территории Западной Украины, работал председателем сельпо Рагновского района и как руководящий работник района имел отсрочку от призыва в Красную Армию. При отступлении Красной Армии ЯНЦЕВИЧ имел возможность эвакуироваться в тыл Советского Союза, остался на территории оккупированной противником.

С приходом немцев в Рагновский район в июне 1941 г. ЯНЦЕВИЧ поступил на работу председателем Райпотребсоюза, где проработал в течение двух лет, заготовил и сдал для немцев сушеной черники 1,5 тонны и сушеных грибов 3 центнера, производил отоваривание заготовок немецкими властями местного населения. Проживая на оккупированной территории ЯНЦЕВИЧ входил в организацию руководителей организации (так в документе. — А.Б.) немецко-украинских националистов, расклеивал листовки в м. Рагно националистического характера и писал лозунги немецко-украинских националистов м. Рагно. Кроме того, ЯНЦЕВИЧ носил “Грозу” — герб немецко-украинских националистов».//

Трибунал квалифицировал действия Янцевича по ст.2 названного выше указа от 19 апреля 1943 года и определил ему меру наказания в 15 лет каторжных работ плюс пять лет поражения в правах и конфискация личного имущества. Срок наказания исчислялся с 1 ноября 1944 года.

Во Владивостокское отделение Севвостлага Янцевич прибыл с Днепропетровским этапом 31 мая 1945 года. Несмотря на не бог весть какие физические данные (рост 155 см, по анкете арестованного) и «интеллигентскую» профессию (бухгалтер), Янцевич занял в лагере твердое и выгодное положение, о чем свидетельствует и составленная уже после побега производственно-бытовая характеристика:

//«Работал бригадиром забойной бригады на участке №3 под его руководством бригада систематически перевыполняла производственные задания, за что неоднократно бригада премировалась, дисциплинированный, среди з/к з/к пользовался авторитетом, в быту себя вел добросовестно и аккуратно, ни каких нарушений не имел, среди з/к з/к вживчив»//.

Табель рабочих дней Янцевича за январь–июнь 1948 года дает сведения о постоянном перевыполнении плана. Причем это перевыполнение, не зная сбоев, постоянно растет — со 116 процентов в январе до 140 процентов в июне. Справка-аттестат сообщает, что «выбывший в побег» Янцевич //«удовлетворен котловым довольствием и хлебом по 25/VII 1948 г. включит, по норме питания III — третья категория и хлеба 1.300 кгр»//.

Именно Янцевич служит протитипом капитана Хрусталева, героя рассказа Шаламова.

//«У ног его (Пугачева. — А.Б.) лежит летчик капитан Хрусталев, судьба которого сходна с пугачевской. Подбитый немцами самолет, плен, голод, побег — трибунал и лагерь. [...]

И Хрусталев, и майор были людьми дела, и тот ничтожный шанс, ради которого жизнь двенадцати людей сейчас была поставлена на карту, был обсужден самым подробным образом. План был в захвате аэродрома, самолета. Аэродромов было здесь несколько, и вот сейчас они идут к ближайшему аэродрому тайгой.

Хрусталев и был тот наш бригадир, за которым беглецы послали после нападения на отряд — Пугачев не хотел уходить без ближайшего друга. Вот он спит, Хрусталев, спокойно и крепко»//.

Именно Янцевич станет тем бригадиром, проживавшим в другом бараке, за которым послал Тонконогов после того, как его группа захватила власть в лагере. Ситуация в тот момент была острая, счет шел на минуты, но не забыл, послал за другом, и только Янцевича и еще одного рабочего из его бригады, Клюка, вывели восставшие из запертого — по инструкции — на ночь барака, остальные его обитатели остались под замком.

Не было у Янцевича героического прошлого капитана Хрусталева, не был он и летчиком, как уже знает читатель. И вообще летчиков в группе каторжан, бежавших с Тонконоговым, не было (как не было их и среди нескольких десятков фигурантов будущего следственного дела — обвиняемых и свидетелей, что объясняется совсем другим контингентом этого, а может быть, и всех остальных каторжных лагпунктов). И, соответственно, не было у группы плана захвата самолета, и ни к какому аэродрому они не бежали.

===== Общая характеристика =====


Итак, двенадцать. Давайте попробуем еще раз вглядеться в судьбу каждого, чтобы выявить общие, типические черты и составить на их основе как бы коллективный портрет этой группы.

1. Год и место рождения. Почти все они были еще очень молоды в день побега и еще моложе тремя-четырьмя годами раньше, когда падали на их плечи тяжким грузом слова: «Именем Союза Советских Социалистических Республик...» — приговоры Военных трибуналов выносились от лица всей страны. Старшему, Солдатову, было в год побега 36 лет, младшим, Клюку и Пуцу, шел в 1948 году 22-й год, Янцевичу было 31, Гою — 29, Тонконогову — 28, Демьянюку и Худенко — по 27 лет, Бережницкому и Саве — по 26. Десять из двенадцати были моложе тридцати. Может быть, это не случайно, что тем, кто уцелеет после этого побега, будет 36, 29 и 27 лет.

Местом рождения девяти из двенадцати была Украина, преимущественно — западные области.

2. Десять из двенадцати были украинцами.

3. Восемь из двенадцати по социальному происхождению крестьяне.

4. Лишь трое из двенадцати имели среднее образование, у большинства — четыре-пять классов.

5. Восемь из двенадцати никогда не служили в Красной Армии. Трое воевали непродолжительное время. Военнопленными были лишь двое. Кадровым военным, офицером, был только Солдатов.

6. Одиннадцать из двенадцати были осуждены на Украине, по месту совершения преступления или задержания. По составам преступления: один убийца, двое служащих немецкой полиции, девять — участники украинских националистических формирований. Соответственно квалификация: ст.136 ч.2 УК РСФСР; Указ ПВС от 19 апреля 1943 г.; ст.54 ч.1а, 1б УК УССР

Трое первоначально были приговорены к высшей мере наказания, замененной позднее 20 годами каторжных работ. В итоге семь участников побега имели сроки наказания по 20 лет КТР, пять — по 15. На освобождение каждый из них мог рассчитывать в лучшем случае лишь лет через 11–12, то есть году к 1960-му.

===== Побег =====


Тонконогов и те, кто стоял близко к нему, не думали ни о восстании, в котором бы приняли участие все заключенные, ни о том, чтобы вывести весь лагерь за колючую проволоку. Впрочем, на мысль открыть ворота и звучала, но поддержки не получила. Освобождать всех каторжан группа Тонконогова не собиралась — во-первых, ей это было ни к чему, т.к. в этой компании каждый думал прежде всего о себе самом, таков закон лагерной жизни, а во-вторых, не кинулись бы в распахнутые ворота все каторжане: о риске, с которым был сопряжен побег, знали именно все, в любом случае ушли бы единицы.

Группа складывалась не спеша, на протяжении полутора месяцев, и организованно. Можно сказать, что Тонконогов отбирал участников побега по вполне определенным критериям. В числе кандидатов преобладали: а) украинцы, б) з/к из обслуги, в) люди молодые. К началу июля круг участников побега определили, в него входило около двадцати человек. Последний «отсев» был произведен самым решительным образом — Тонконогов просто не предупредил кое-кого из кандидатов о настоящем дне и часе побега.

Сделать это ему было тем более просто, что день побега был перенесен. Первоначально предполагалось, что побегут 1 августа, но 25 июля Тонконогов распорядился, чтобы подменили на ближайшую ночную смену его заместителя по бригаде Гоя, и через Пуца предупредил остальных участников, что «это» произойдет сегодня.

По той же причине, возможно, кое-кто из тех, кто должен был бежать, не смогли освободиться от работы в ночной смене, а (и это известно достоверно) один из получивших такое предупреждение — з/к КТР Федор Басе, 1911 г. рождения, украинец, осужден за измену родине на 20 лет каторжных работ, в лагере работал поваром — в последнюю минуту передумал, и пришедший на кухню за уже приготовленными для беглецов продуктами Николай Солдатов запер его в кладовой — видимо, по его же просьбе — вместе с работавшими в тот час на кухне другими заключенными, ничего не знавшими об уже случившемся захвате власти в лагере.

Перенос даты мог быть вызван соображениями конспирации — а дату действительно нужно было держать в тайне от всех, в том числе и от рядовых участников побега. Но захвату власти в лагере способствовало одно обстоятельство, и можно думать, что оно не было случайным: в самый момент захвата в лагере погас свет.

В конце июля ночи на Колыме уже не назовешь белыми. И это удобно для нападающего, знающего, что ему нужно делать, и крайне неудобно для того, кто стал объектом нападения.

Лаг. пункт №3 снабжался электроэнергией от шахты №213, находившейся в трехстах метрах. Разбуженный женой (она услыхала выстрел, произведенный при захвате помещения охраны) начальник лаг. пункта старший сержант Аким Проскурин, прибежав в одном белье (была половина второго ночи), но с фуражкой на голове на вахту лагеря, обнаружил, что энергия не отключена, что шахта, питающая лагерь, работает (чтобы убедиться в этом, достаточно было посмотреть в окно — огоньки горели), а сам лагерь и ближайшие дома — помещение охраны, дом самого начальника — во тьме.

Как это произошло? По чьей вине? В архивном следственном деле нет ответов на эти вопросы. Однако нельзя исключить предположение о том, что организатор побега Тонконогов сумел условиться с неведомым «кем-то», что в нужный день (или в один из дней, как только появится такая возможность) и час энергия в лагере будет отключена. И как только стало известно, в какой день это произойдет, на этот день Тонконогов и назначил побег. Перенос даты мог объясняться именно этим.

Итак, лаг. пункт №3 прииска имени Максима Горького. 490 з/к, в подавляющем большинстве — з/к КТР. По норме здесь полагалось содержать только 450 человек. Их охранял 2-й взвод 4-го дивизиона Северного отряда. В день побега взвод насчитывал 29 бойцов, что составляло менее половины требуемого состава.

Начальник л/п Аким Проскурин: //«Если считать по инструкции, то на каждых 25 человек каторжан положен один надзиратель. Таким образом всего надзирателей на лагерный пункт требуется не менее 15 человек, которые могли бы обеспечить настоящий режим в лагере, а также на производстве//».

В наличии было лишь трое надзирателей. Существенно не хватало и бойцов охраны, и оттого часовые на вышках по периметру лагеря (вспомним, что эти часовые присутствуют и поднимают тревогу и в рассказе В.Шаламова, и в книге П.Деманта) не выставлялись здесь ни днем, ни ночью. Лагерь практически не охранялся.

И в ту ночь с 25 на 26 июля, как и во все предыдущие, на лаг. пункте №3 на дежурстве были: вахтер Перегудов (на вахте лагеря, с пистолетом в кобуре), собаковод Светкин (дремал на той же вахте, оружие ему не полагалось) с тремя собаками, расставленными «по точкам», и дежурный, он же старший надзиратель Васильев (на территории лагеря, безоружный). Итого: один пистолет и три овчарки против 490 з/к. Это охрана?

Захват начался с того, что освободившийся от своих дневных забот хлеборез Николай Солдатов разыскал на территории лагеря старшего надзирателя старшего сержанта Александра Васильева (по версии Солдатова, Васильев остановил его, когда он шел к себе в барак, и позвал в тот же барак — выпить с Тонконоговым чифирку, эту выдумку не стоит и оспаривать). Конечно, все было условлено заранее, и как только Васильев вместе с Солдатовым пришли в барак (барак, разумеется, был открыт, хотя шел двенадцатый час, а по инструкции барак должен быть закрыт снаружи в 21.30) и Васильев сел на койку в «купе» Тонконогова, надзиратель тут же был задушен ремнем, накинутым на шею сзади. Исполнители — Тонконогов, Сава, Пуц и Солдатов (держал руки спереди). Солдатову, заманившему надзирателя в барак, выпала, как пишет В.Шаламов, «честь начать это дело».

Несомненно и то, что отправившись на это «чаепитие», надзиратель самым грубым образом нарушал служебную инструкцию, но... нарушал он ее и до этого вечера не раз — и ничего не происходило, поэтому шел, видимо, без всякого страха.

Свет в лагере в этот момент еще горел. Его отсутствие вызвало бы тревогу охраны — и тогда Васильев не пошел бы в барак к заключенным, да и вахтер Перегудов предпринял бы какие-то действия.

Далее была захвачена вахта. Вооруженный вахтер представлял опасность — его задушили. Исполнители — Тонконогов и Сава. Безоружного собаковода Светкина (весьма сомнительно, что он так крепко уснул, что не проснулся и в тот момент, когда душили Перегудова — ведь какая-то возня была) связали и, выставив оконную раму вахты, спустили на территорию лагеря и поволокли в тот же барак, где был задушен Васильев. Там бросили на койку рядом, свет еще горел.

Солдатов и Игошин отправились на кухню с двумя большими, сшитыми заранее сумками-рюкзаками, положили двадцать буханок хлеба, ведро сливочного масла, мясные консервы (количество осталось неизвестным).

Загрузившись, Солдатов и Игошин вместе с подоспевшими Бережницким и Маринивом, хлопцами дюжими, вдобавок в руке у одного из них был здоровенный тесак, загнали в кладовку находившихся на кухне 7–8 заключенных, не посвященных в ход событий. К ним присоединился — видимо, молча, ни о каком выяснении отношений в тот момент свидетели не вспоминают — и отказавшийся от побега повар Басе (присоединился и тем спас себе жизнь). Кладовку Солдатов запер на замок. Свет еще горел.

В это время кто-то из беглецов, находившихся в помещении вахты, заметил возвращавшуюся из кино жену (теперь уже вдову) вахтера Перегудова Серафиму.Серафиму решили позвать, для чего все тот же Сава помахал ей фуражкой с крыльца — точно так, как это делал раньше ее муж (свет наверняка еще горел, иначе Серафима не увидела бы этих манипуляции). Серафима тотчас откликнулась, не разобрав, кто ее зовет. На вахте ее схватили и тем же путем, через окно вахты, переправили в лагерь — все в тот же барак №4, на койку к собаководу Светкину.

Эту возню около вахты — пусть и негромкую, но, видимо, достаточно различимую в спящем лагере (время приближалось к двенадцати) — услыхали еще два полуночника, находившиеся в помещении хозяйственной части (а от нее до вахты метров 20) — опер учетчик (правая рука нарядчика Котова, который в это время мирно спал в бараке хоз. обслуги и, вопреки рассказу П.Деманта, никакого участия в побеге не принимал) и его помощник.

Опер. учетчик Кузнецов В.Н. (осужден по ст. 58–14 — к.-р. саботаж — УК РСФСР, в каторжанском лагере было несколько з/к ИТЛ им, как особо доверенным лицам, были отданы ответственные места в обслуге) вышел на улицу, чтобы посмотреть, что происходит: //«(...) меня заметил Тонконогов и говорит следуй в хоз. часть и показывает кобур (с пистолетом убитого вахтера —А.Б.). Когда он зашел в хоз. часть сказал, чтобы я и Жаров (пом опер. учетчика, з/к КТР, ст.54–1а УК УССР, осужден на 15 лет каторжных работ. — А.Б.) сидели в хоз. части, взял замок и закрыл на замок. Вместе с Тонконоговым зашел и Солдатов, который заявил может быть я и погибну, но пусть узнают силу балтийцев.

Прошло около тридцати минут я открыл дверь каптерки и зашел туда, выбил в каптерке окно поленом, так как я почувствовал, что дела плохие, надо сообщить в охрану. Когда я просунулся в окошко, меня заметили и Тонконогов выскочил через окошко вахты и вместе с Худенко подошел в хоз. часть. Сорвав двери вошли и связали сначала меня, проволкой руки назад простыней ноги и положили на кровать, потом связали Жарова. Потом сами ушли, потушили свет»//.

Беглецы собрались на вахте. Далее по плану Тонконогова нужно было встретить конвоира, который придет за бригадой, заступающей в ночную смену. Вот тут, в начале первого, свет потух.

Лагерь уже около часа был в руках заключенных и отрезан от внешнего мира (телефон на вахте оборвали сразу же, как только ее захватили). Теперь он погрузился в темноту (а вместе с ним и помещение охраны, где бодрствовал дежурный). Дежурный тревогу не поднял, это будет стоить ему — чуть позднее — жизни. Так же спокойно, видимо, шагнул в темноту лагерной вахты и Грызункин.

Продолжение показаний Гоя:

//«Как только боец зашел на вахту, Савва схватил его за винтовку, а Тонконогов наставив на него наган скомандовал: “Руки вверх!” Боец опустил винтовку поднял вверх руки. Савва передал винтовку заключенному-каторжнику Пуц, а сам ремнем стал связывать бойцу руки»//.

Грызункина отправили в тот же барак и положили на пол около койки, на которой помещались собаковод и вдова вахтера. Барак наконец закрыли на замок.

До этого момента участникам побега приходилось следить, чтобы никто из непосвященных в их замысел из барака не выходил, а такие были, так как заключенные из бригады Тонконогова привыкли к тому, что их секция на ночь не запирается, и пытались — по малой нужде — из барака выйти, их останавливали: «Ссы тут!», а самому непонятливому — история сохранила и его фамилию — Тонконогов, несмотря на широкий круг забот, нашел время собственноручно дать по морде: «Ну говорят же тебе!..»

Теперь путь к свободе был открыт.

Сейчас они построятся в колонну по два...

... хотя это и бессмысленно — им некого обманывать, никто их не видит: ни души на вышках, да и темно вокруг... так что построились скорее по привычке, чем по делу.

... вот только сколько их пошло на захват взвода? В показаниях оставшихся в живых беглецов есть противоречия. Гой и Демьянюк расскажут, что на захват пошли все двенадцать. Солдатов же будет утверждать, что он и Игошин остались со своими мешками-рюкзаками на лагерной вахте и должны были присоединиться к беглецам после того, как те разделаются со взводом и возьмут оружие — Тонконогов должен был подать оттуда сигнал.

Но каков смысл этого разделения и последующего соединения? Действия явно лишние — весь захват должен произойти в несколько минут. А потом еще ждать, когда прибегут эти, с мешками? Да и каким должен быть сигнал?

После побега Солдатов будет рассказывать, что услыхав выстрелы, он и Игошин поняли, что все пропало (значит ли это, что Тонконогов планировал и взвод охраны захватить без единого выстрела?), и кинулись с вахты без рюкзаков — они так там и остались, они были теперь не нужны (но куда кинулись? — к домику начальника лаг. пункта! — зачем?..).

Они подошли к помещению охраны. Кто-то стукнет в дверь (наружного поста около помещения охраны не было — по причине все той же малочисленности взвода), дежурный Рогов спросит: «Кто это?» и подойдет, чтобы рассмотреть, в чем дело? Грызункин, что ли, вернулся? Это будет его последняя оплошность, потому что Тонконогов тотчас выстрелит.

Разбив окно, каторжане ворвутся в дежурное помещение. Раздастся еще несколько выстрелов.

По словам командира отделения Харьковского, выстрелов было шесть или семь. Бойцы охраны (их было немногим больше, чем нападавших, — четырнадцать человек), застигнутые врасплох — они спали в казарме, смежном помещении, и оплошность дежурного сделала их беззащитными — в одном белье выпрыгивали в окно. А в дежурке каторжане, взломав пирамиду, разбирали автоматы — хватило не всем, вырывали друг у друга. В суматохе Тонконогов выстрелом все из того же пистолета ранил в руку Ивана Гоя — возможно, что обознался, на том была шинель вахтера Перегудова (напомню, что свет все еще не горел).

Не сговариваясь, толпой каторжане кинулись от помещения охраны к дороге — их тени промелькнули перед окном начальника лаг. пункта.

Каторжане выскочили на дорогу (Эльген — Хатыннах — Ягодное). Было около часа. На этой дороге и в дневное время движение никогда не было напряженным — кому же понадобится ехать по ней сейчас? Машину можно было ждать и час, и два. Каторжане подождали минут десять и двинулись в сторону «Туманного».

Больше ни дорога, ни автотранспорт, играющие заметную роль в описаниях Шаламова и Деманта, к реальным событиям отношения иметь не будут. Действие свернуло в тайгу, где беглецы были особенно уязвимы.

В это время начальник лаг. пункта добежал до вахты и увидел учиненный погром. Посыльный уже мчался в дивизион — до него от лагпункта километра полтора — чтобы поднять тревогу. Бойцы возвращались в казарму за одеждой. Надзиратель Мальцев услышал чей-то крик из барака №4, открыл его и освободил Светкина, Сироткину (вдову Перегудова) и Грызункина. Там же он нашел и труп Васильева. Труп Перегудова Проскурин увидел раньше, потом он освободил все еще остававшихся связанными в хоз. части Кузнецова и Жарова.

Минут через пятнадцать лейтенант Кондратов привел весь наличный состав дивизиона — шестнадцать человек. Без промедления провели поверку. 478. Минус 12. Аким Проскурин пошел снимать остаток материальных ценностей. Кондрашов с дивизионом (под его командой было 22 человека) начал преследование. Собаки быстро взяли след.

Побег агонизировал с того момента, как каторжане вышли за территорию лагеря. Часа полтора они были его безраздельными хозяевами. Оставаться дольше здесь было бессмысленно. И бежать тоже не имело смысла.

У них не было ни карты (ее надеялись взять у какого-нибудь геологического отряда, если встретится, то есть тот же «авось», что и с машиной; правда, у грамотея Худенко была какая-то схема окрестностей с названием ближайших поселков, но она потом и его самого мало выручала), ни знания местности, никакого опыта таежной жизни (все южане), никакого продовольствия.

Собаки бегут быстро. Бойцы охраны сейчас придерживают их, осторожничают, боясь нарваться в темноте на засаду. Рассветет — и они побегут быстрее. Бойцы — ребята молодые, сильные, тренированные и очень злые.

Они бегут, точнее — двигаются ускоренным маршем, потому что по тайге долго не побежишь. Какая у них сейчас фора перед преследователями? Километров пять, максимум. На дистанции до Якутска это, конечно, не фора.

Первая перестрелка случилась вечером следующего дня. Преследователи были совсем рядом. Их встретили огнем из всех стволов, расположившись в кустах по берегу ручья. Перестрелка длилась от силы минут пятнадцать, и Тонконогов скомандовал отход (заранее условились, что для обмана противника он громко крикнет: «Вперед!» — есть в этом что-то комическое).

У беглецов тяжело — в лицо — ранен Пуц. Брошен пулемет. У преследователей, кажется, подстрелили собаку.

После первого боя группа Тонконогова потеряет четырех человек из двенадцати: Худенко, Янцевич и Игошин отколются, их судьбы будут развиваться по своему сценарию, раненого Пуца застрелит Тонконогов, когда основная группа двинется дальше. Гой, раненный при захвате оружия, потом вспомнит, что весь следующий день избегал Тонконогова, боясь, что он и его пристрелит.

На следующий день к вечеру погоня снова настигла беглецов. Случилось это уже недалеко от Эльгена, в месте, которое называлось «12-й километр». Беглецы расположились на ночлег Они были уже сильно измотаны, к тому же вот уже двое суток у них не было ни крошки продовольствия, вся еда — только то, что под ногами: грибы, ягоды... Их преследовали бойцы все того же дивизиона, силы преследователей не менялись и не увеличивались. Им досталось за эти двое суток не меньше. Но у них хоть еда была.

Очевидно, что силы преследователей у Шаламова и Деманта сильно преувеличены: машины на всех дорогах, самолеты в небе (а что, спрашивается, с того же Ли-2 разглядишь? был бы вертолет или АН-2 хотя бы — тогда другое дело, к тому же и искать угнанный грузовик смысла не было — беглецы двигались тайгой, это было известно уже 26 июля).

Хотя меры предосторожности во всей округе были приняты. Ветеран Севера В.А.Козина, проживавшая на прииске им. Горького, вспоминала, что на второй день после побега каторжан она поехала навестить детей, находившихся в пионерском лагере на «Стрелке», в нескольких километрах от прииска, и услышала от сына, что около лагеря находятся в засаде дяди военные и эти дяди дают им поиграть настоящие гильзы. Каких-то особых мер охраны на самом прииске Вера Аркадьевна не помнит.

Бывший заключенный А.С.Сандлер, он находился тогда на «Штурмовом», километрах в тридцати от прииска им. Максима Горького, рассказывал, что в дни, когда ловили беглецов (а было известно, что бежали заключенные — бывшие военнопленные и что они хорошо вооружены), по приказу свыше вооружили чем могли весь партийно-комсомольский актив прииска.

Бывшая колымская заключенная Е.Е.Орехова находилась в те дни в лагере на Эльгене. Она вспоминает множество военных на улицах поселка во главе с генералом Титовым (генерал-майор Титов, начальник УСВИТЛ, действительно был в те дни на Эльгене) и многодневную канонаду, гремевшую в окрестностях.

Тот, второй, эпизод мог стать и последним. Назначенный дежурить Бережницкий тотчас уснул, и будь преследователи чуть удачливее, они могли бы взять измотанных беглецов голыми руками. Но не взяли, и опять завязалась перестрелка. На этот раз она длилась гораздо дольше — около часа.

Беглецам снова грозило окружение: младший лейтенант Коптегов с пятью бойцами слева и сержант Горбунов с другой группой справа уже обходили противника, но увлекшийся атакой командир дивизиона лейтенант Кондрашов неосторожно высунулся из-за стога сена, и случайная пуля попала ему в голову.

Преследователи, подобрав тело лейтенанта, отступили. Еще двоих бойцов они потеряли в этот день ранеными

В той перестрелке понесла потери и группа Тонконогова — от нее откололись еще трое: Гой, Демьянюк и Солдатов. В группе осталось всего пять человек. С начала побега прошло менее двух суток.

А первая отколовшаяся группа беглецов в это время продолжала блуждания по тайге. Из дневника Худенко:

//«28 июля 1948 года. Наконец мы встретили первые избушки. К сожалению они оказались пустые — в них жили дровозаготовители с прииска им. Водопьянова в 1937 г. и 1941 г. Держим курс на север. Поднялись на громадную сопку, совершенно голую на своей поверхности. Хочем сильно кушать. Без продуктов идти дальше на север не решаемся. Сегодня ночью будем возвращаться обратно к реке. С этой сопки на восток через долину видны громадные белые бараки — наверное, Эльген-уголь.

29 июля 1948 г.

В своем верхнем течении река очень узка. Здесь мы обнаружили лесопилку, которая уже много лет пустует. Будем варить грибы, одними ягодами жить тяжело (...)

Двигаясь вниз по реке я нашел газету (3–4 стр.) Сов. Колыма за 15 июля 1948 г. Надо быть осторожным, здесь близко живут люди. Тропинка. Дорога через реку. Видел подводу с одним человеком. Ночь. Будем отдыхать. Утро вечера мудренее. Завтра будем кушать»//.

То, что в рассказе Шаламова выглядит едва ли не геройством: набрали оружия и патронов сколько было нужно, а продовольствия не взяли, в реальной обстановке становится бедой.

//«30 июля 1948 г.

Доброго утра, мои товарищи. Мы сегодня будем кушать. А какова судьба тех девяти, что с ними? Я слышал что параллельно нам перемещалось несколько прорвавшихся, но не уверен был, что то наши и не пошел на сближение.

К 4 дня увидели сенокос, а вскоре сенокосцев и их жилье. Оказалось, что здесь живут заключенные с п/п (подлагпункта. — А.Б.) Ледяного, река зовется Хатыннах. Они нас очень испугались. Мы просили кушать, они сказали, что ничего нет. Но соли они таки немного дали. Уходя от них, метрах в 200 от жилья нашли кусок хлеба. Мы приободрились, повеселели. Решили добыть пищи и на Север.

31 июля 1948 г.

Мы решили таки найти Мылгу. Блуждали целую ночь и впустую. Эх! как плохо, что нет карты. Где движешься, ничего не знаешь. Пошел дождь. Отдыхать решили у реки Хатыннах. Поддерживаем себя ягодами и грибами (...).

1 августа 1948 г.

Сегодня неделя, как мы на воле. Как хорошо, как приятно. Мы бодрые, но заметно ослабели. Сегодня будем стеречь подводу с продуктами для сенокоса. Миша (Янцевич. — А.Б.) приболел. Это меня очень беспокоит».//

Но восстановим хронологию и вернемся к бою в окрестностях Эльгена. 30 октября, на заседании Военного трибунала в Ягодном, подсудимый Солдатов так расскажет об этом эпизоде:

«(...) расположились около стогов сена на отдых, причем установили дежурство. По сколько наш часовой заснул, то вдруг мы услышали, что от нас метров на 50 разговор и стали нас окружать. Тогда мы отскочили в кусты и залегли, после чего вновь завязался бой, который длился около часа. Так как с нашей стороны из куста где залегло шесть человек прекратился огонь, то я подумал, что их убили и стал удаляться в глубь кустов, по направлению к реке Таскан, которую переплыл и взошел в барак, в котором никого не было.

На вопрос председательствующего: Во время боя я находился за пеньком, а недалеко от меня в большом кусте залегли Тонконогов, Сава, Бережницкий и другие. Я открывал стрельбу тогда когда из-за стога показывался человек. Я слышал у их из-за стога раздавалась команда и я выстрелил не более пяти раз, т.к. при мне не более три человека показалось. Убил ли их я, или нет — я не знаю, ибо после моих произведенных выстрелов они залегли. Гой был от меня в стороне, а поэтому куда он девался я не заметил.

Продолжение показаний: Когда я пришел в барак расположенный был на берегу реки Таскан, то я сразу же лег спать, а проснувшись в 4 часа утра я услышал разговор, сразу же из карабина выстрелил в окно. После чего стал наблюдать и заметил человека по которому произвел выстрел, но в него не попал. Через щели стены я заметил другого человека, по которому тоже самое выстрелил. Но тоже самое не попал. Через окно я заметил 2-х лошадей тогда я через окно выбегаю и сажусь на лошадь, на которой направился к сопкам. По мне в догонку дали автоматную очередь. Но погони не было со стороны их. На лошади я по сопкам ездил около трех суток. В это время я питался ягодами и грибами, а затем когда я уснул, то лошадь от меня ушла и найти ее больше я не мог. После чего я пришел в поселок Лагталах (Лыглыхтах. — А.Б.) 31 июля и в помещении электростанции был задержан сержантом Ефимовым».

Так оно все примерно и было. Захватив эту лошадь, Солдатов трое суток, скорее по ее воле, чем по собственной (на следствии он скажет, что лошадь возила его одним и тем же маршрутом и он ничего не мог с ней поделать, что в общем-то удивительно, коль скоро герой наш вырос хоть и в подмосковной, но все-таки деревне и лошадь, наверное, видел не впервые), скитался по окрестностям вышеназванного поселка — станции узкоколейки, по которой возили уголь на Тасканский энергокомбинат. Голодал, раз у встреченного ссыльнопоселенца Петрова М.И. разжился табаком и спичками. Оставшись без лошади, 31 июля зашел в поселок — сначала на разведку, да и голод гнал к людям. На другой день решил сдаться, потому и пошел в людное место. Почему в людное, понятно: здесь, предполагал беглец, охрана стрелять не будет. Он не ошибся, но имя своего пленителя-спасителя запомнил, наверное, на всю жизнь.

Задержанный Демьянюк последний свой бой и последующие события описывал на допросе 6 августа так:

«Мы с Гоем сразу пошли в правую сторону, остальные ушли в лево. Позднее мы слышали перестрелку. Мы с Гоем ушли в лес и там переночевали. На третьи сутки (с начала побега, то есть 28 июля. — А.Б.) мы с Гоем пошли в низ по течению неизвестной речки, дошли до лодки и на этой лодке переплыли реку. Переплыв реку я был с автоматом с полным зарядом, а Гой имел револьвер с патронами. Мы с ним шли по реке целый день, но ни кого не встретили и зашли на островок в лес там переночевали. Утром мы с Гой решили спрятать оружие в траву, а сами возвратились обратно с целью увидеть людей и сдаться в плен. На 5-е сутки мы с Гоем будучи голодными легли днем спать около реки и не слышали как к нам подплыли на плоту 6–7 человек, одна из них женщина и нас разбудили. Они нас спросили, кто мы такие. Мы им рассказали, что мы участники банды и они нас забрали, посадили на плот и по речке спустили к воинской части, где и сдали органам».

В группе, двигавшейся на плоту (была ли это поисковая группа или она имела какие-то другие цели, по делу неизвестно), старшим был сержант Варлам Киготкин, командир отделения ВСО совхоза «Эльген». Его и находившегося с ним вместе бойца пожарной охраны совхоза «Эльген» Петра Яворского (ранее, кстати, судимого за воинское преступление на 5 лет ИТЛ и досрочно освобожденного в ноябре 1947 года — на Колыме издавна существовала традиция комплектовать пожарную службу из бывших и нынешних заключенных) 31 июля допросил оперуполномоченный райотдела по СГПУ лейтенант Жуйков.

Свидетели, а в этом эпизоде они были самыми что ни на есть действующими лицами, нарисовали ту же картину: 29 июля Киготкин и с ним четыре бойца пожарной охраны (о женщине ничего не говорилось) сплавлялись по реке Таскан, и примерно в 17 часов Яворский увидел на левом берегу людей, они лежали на песке, укрывшись бушлатом, им приказали встать, а когда те поднялись, стали видны лагерные номера у них на брюках — сплавщики поняли, что перед ними бежавшие из лагеря каторжники; оружия при них не оказалось, беглецы сказали, что спрятали его примерно в 30 километрах отсюда (позднее они покажут, где именно, и оружие будет найдено); при задержании Демьянюк и Гой, а это были именно они, сопротивления не оказали, только ругались нецензурно.

Лейтенант Жуйков счел необходимым зафиксировать и это обстоятельство, однако не указал, кому была адресована эта брань: пожарникам ли, не вовремя нарушившим их сон? Тонконогову, втравившему каторжан в эту историю, или вообще судьбе?..

Задержанных намеревались доставить в совхоз «Эльген», но по дороге встретили группу бойцов и командиров во главе с генерал-майором Титовым — им и передали.

Отмечу, что в обоих случаях — в случае с Солдатовым и в случае с этой парой — задержание происходило прилюдно, при свидетелях-посторонних. Может быть, по этой причине все трое и остались в живых. С Худенко и Игошиным случилось иначе.

Их задержал Куприян Абросимов, сержант, лагерный надзиратель (однако не с того лаг. пункта №3, с которого бежали каторжане). Вместе с группой бойцов он был послан в засаду на переправу через Мылгу, в место, которое называлось «16 километр». 7 августа Абросимова допросил оперуполномоченный райотдела по СГПУ лейтенант Трофимов.

Абросимов показал: //«У реки стоят несколько пустых домиков, в одном из которых проживает сторож, он же является и перевозчиком на лодке. Именно в этом домике я и организовал засаду, при чем два солдата были на чердаке, а я с одним солдатом внутри помещения. Примерно в 22.00 часа 6 августа мы заметили, что на противоположном берегу реки появились два мужчины. Я приказал перевозчику-сторожу идти на берег и подать подошедшим лодку с целью переправы их на наш берег, одновременно предупредил, что в случае если это беглецы, то он во время перевоза должен достать белый носовой платочек// (это у перевозчика на таежной реке? — шутник сержант, свой, небось, отдал, да и то, наверное, не очень белый. — А.Б.) //и утереть нос, что будет сигналом о том, что он перевозит беглецов. Сторож подойдя к берегу, что-то стал говорить неизвестным, стоявшим на противоположном берегу, затем сел в лодку и поплыл к ним. Причалив к берегу, сторож вышел из лодки и подойдя к неизвестным что-то стал говорить. Один из неизвестных отлучился в кусты и моментально возвратился. Сторож и неизвестные сели в лодку и стали плыть к нашему берегу при чем сторож достал из кармана платок и вытер нос, т.е. дал нам сигнал, что везет беглецов.

Причалив к берегу они все трое сошли на берег и как только подошли к домику, где мы были в засаде, то мы сразу выскочив наставили на них оружие и скомандовали: “руки вверх!”. Неизвестные подняли руки, а сторож (он в этой истории так и останется безымянным. — А.Б.) отошел в сторону. Зная о том, что у беглецов должны быть автоматы, я спросил “где оружие?” На что получил ответ — “оружие в лодке”. Мы подошли и взяли с лодки два автомата и три рожка с боеприпасами. Задержанных завели в сени помещения и стали их опрашивать. Задержанные назвались первый каторжником Худенко Василием Михайловичем второй Игошиным Алексеем Федоровичем. На вопрос: “где их коллега беглец Янцевич?” Игошин рассказал, что до 2 августа 1948 г. они трое были вместе. 2 августа 1948 г. Янцевич, будучи в болезненном состоянии, остался у стога сена в районе “Шубинского зимовья”, а они т.е. Худенко и Игошин вышли к дороге по которой шла подвода с продуктами для рабочих зимовья. При попытке ограбить эту подводу они были обстреляны солдатами, в силу чего не совершив ограбление они вынуждены были скрыться в кустах, а когда подошли к стогу сена, то там Янцевича не оказалось. Таким образом, они остались двое и Янцевича больше не встречали.//

(Тут возможны варианты. Первый: Янцевич действительно был нездоров — вспомним последнюю запись в дневнике Худенко о Мишиной болезни, и тогда он и впрямь отлеживался в то время, когда «коллеги» пошли на промысел, а услышав выстрелы, махнул с этого места и больше к нему не возвращался, опасаясь засады, ведь «коллеги», будучи взятыми в плен, могли назвать место, где он скрывался. Вариант второй: болезнь была до известной степени симуляцией, Янцевичу, если он нес энное количество золота, нужно было от «коллег», не менее его беспомощных в этой ситуации, оторваться, а потому, только спровадив их, он и направился по одному ему известному маршруту и даже выстрелов за спиной не слышал, а если и слышал, то только быстрее побежал прочь. Можно предположить, что, встретив отпор. Худенко и Игошин рванули в сторону, противоположную «Шубинскому зимовью», так и не вспомнив про друга Мишу — это третий и, наверное, не последний вариант. — А.Б.).

//Дождавшись рассвета, т.е. в шестом часу утра 7-го августа 1948 года задержанных Игошина и Худенко мы стали конвоировать в райотделение МВД пос. РИК-Таскан. Переправившись через реку Мылга мы пошли по тропе, при чем один солдат шел впереди метров на 80 как дозорный, за ним задержанные, после их я и двое солдат. Таким порядком мы прошли примерно километров семь. Не доходя до проселочной дороги, которая идет в пос. Эсчан, примерно 100 метров, задержанные воспользовались густым лесом по обе стороны тропы и хотели скрыться в лесу. С места нашего нахождения стрелять по ним было невозможно, т.к. преграждал лес, поэтому мы с солдатом// (фамилия опять не называется. — А.Б.) //бросились вперед по тропе и в момент когда бежавшие оказались в поле нашего зрения я из винтовки дал выстрел в Худенко и он упал. Солдат дал выстрел по Игошину, однако последний пытался скрыться за куст, но был убит вторым выстрелом из винтовки этим же солдатом// (ефрейтором Черепановым — это будет указано в другом документе. — А.Б.). Не подходя к трупам, но убедившись, что они не ранены, а убиты (как это можно было сделать? — А.Б.), я послал солдата в райотделение МВД с докладом о происшествии, откуда в скором времени прибыл оперативный работник, который поднял трупы и направил в морг.

Описания последнего боя группы Тонконогова в материалах архивно-следственного дела нет. Видимо, он случился 29 июля. Этим числом помечен протокол осмотра места происшествия, составленный оперуполномоченным райотдела МВД по СГПУ мл. лейтенантом Мелеховым: //«(...) в районе 12 километра от пос. Эльген Среднеканского района произвел осмотр места происшествия. Осмотром установлено, что на расстоянии 2-х км от дороги в левую сторону идущей от пос. Эльген на Мылгу в тайге в разном положении, в радиусе 25 метров лежало 5-ть трупов мужчин»//.

Это были Тонконогов (из акта о смерти: «Диагноз. Огнестрельное ранение мозгового черепа с разрушением мозгового вещества»), Клюк (из акта о смерти: «Диагноз. Многочисленные ранения грудной клетки с размозжением легких»), Бережницкий (из акта о смерти: «Диагноз. Сквозное пулевое ранение черепа»), Маринив (из акта о смерти: «Диагноз. Слепое ранение груди слева») и Сава (из акта о смерти: «Диагноз. Слепое пулевое ранение черепа с повреждением затылочной кости и мозга»).

В числе причин смерти в четырех случаях из пяти названа кровопотеря. Значит ли это, что раненых попросту бросили без медицинской помощи, хотя, напомню, что в группе преследователей были два мед. работника? Акты о смерти помечены 31 июля. Возможно, разница в два дня объясняется тем, что акты о смерти составлялись уже в больнице прииска имени Максима Горького.

Были в том бою потери и у преследователей: два бойца (Бжахов и Богданович) убиты, двое или трое ранены, один из них (Урманшин) тяжело.

Янцевич. По документам, он погиб последним из всех участников побега, 26 августа. И уйти ему удалось дальше всех. 20 августа ночью Янцевич появился на отдаленном загот. пункте «Сопканья», в 210 км от поселка ТасканРИК. Это уже на территории соседнего, Среднеканского, района. Был вооружен автоматом (с тремя дисками). По словам не то сторожа, не то зав. загот. пунктом Рахманова П.А., «бандит с автоматом» пытался его убить, но его оружие дало осечку, и Рахманову удалось бандита обезоружить.

Обстоятельства следующих дней кажутся не совсем понятными. Рахманов не спешил никуда сообщить о поимке бандита, хотя и знал, что тот — беглый каторжник (да и как бы он мог это сделать? — телефонов-автоматов в тайге и по сей день нет). А Янцевич не пытался двигаться дальше, хотя, видимо, мог с заимки уйти (но куда? — в одиночку, без знания местности, без опыта жизни в тайге, в надвигающуюся зиму). Стороны как бы достигли согласия...

Так продолжалось до 26 августа, когда на Сопканью пришла группа охотников-заготовителей с Мылги. Еще в пути бывалые охотники обнаружили следы неизвестных людей, а потому, зная о побеге группы каторжников и о том, что не все они еще пойманы или убиты, подошли к загот. пункту настороже. В избе они застали только Петра Рахманова. Янцевич в это время находился у реки, ловил рыбу. Охотники тотчас же решили его задержать и двинулись к нему с оружием в руках. Янцевич кинулся от них в тайгу и был застрелен.

Далее следуют обстоятельства уж и вовсе странные. ...охотники (их было трое, старшим был, видимо, якут Елисей Амосов, 1918 г. рождения, уроженец Таскана, образование три класса, член ВКП(б) с 1944 года, награжден медалью «За доблестный труд») закапывают его на другой день, 27 августа, около загот. пункта и опять отнюдь не спешат известить органы о случившемся.

Только 15 октября П.Рахманов с Сопканьи написал докладную на имя начальника Среднеканского райотдела МВД, в которой сообщил об убийстве беглеца с прииска имени Горького. 25 октября был допрошен уже названный мною Амосов Е.П. Он же, Амосов, 8 января 1949 года доставил из тайги труп. И хотя ни опознать его, ни идентифицировать, ни даже вскрыть не было возможности ввиду некротического распада мягких тканей, следствие по обстоятельствам дела, по вещественным — автомат с дисками, одежда, а также и письменным — полуистлевшая записная книжка с перечнем членов бригады, письмо из дома — доказательствам пришло к выводу о том, что на Сопканье был убит именно Янцевич.

~~DISCUSSION~~