Я только что вернулся с завораживающе интересной международной конференции, состоявшейся под Варшавой и организованной польскими и американскими научными учреждениями. Там состоялся прямой диалог с некоторыми из главных действующих лиц той драмы, которая разыгралась в Польше 13 декабря 1981 г., когда коммунистическое правительство страны, возглавляемое генералом Войцехом Ярузельским, ввело военное положение. По приказу президента Рейгана Соединенные Штаты, справедливо объясняя это советским давлением, ответили экономическими санкциями как против Польши, так и против Советского Союза. Холодная война вошла в очередной опасный кризис.
В отношении этого исторического события многие вопросы до сих пор остаются без ответов. Самый противоречивый из них: использовал ли Ярузельский военную силу, чтобы подавить общенациональное движение «Солидарность» с целью, как он заявляет, предотвратить неизбежное вторжение армий стран Варшавского договора, или же его целью было сохранить в Польше коммунистическое статус-кво, как говорят его критики? Иными словами, действительно ли военное положение было «меньшим злом», как считает Ярузельский, желая выглядеть в глазах соотечественников патриотом? Или он был польским Квислингом?
Участников конференции можно было разделить на четыре группы. Там был сам генерал Ярузельский, сопровождаемый своими тогдашними гражданскими и военными советниками. Справа от него сидел маршал Виктор Куликов, тогда командующий вооруженными силами Варшавского договора, и его начальник штаба генерал Анатолий Грибков. Напротив них были лидеры «Солидарности», некоторые из них были недавно назначены министрами польского правительства. Присутствовали также представители американской администрации, занимавшиеся польским кризисом 1980-1981 гг., среди них - Збигнев Бжезинский, советник по национальной безопасности президента Картера, и я, который в 1981-1982 гг. был советником президента Рейгана по делам Восточной Европы и Советского Союза.
Как только началась дискуссия, генерал Грибков громким голосом потребовал слова. Он хотел внести ясность насчет того, что эта конференция не является «судом», и ее участники-не коммунисты не имеют права выступать обвинителями. На это польский профессор, председательствующий на сессии, спокойно ответил, что встреча была организована не с целью обвинять или оправдывать то, что случилось 16 лет назад, а для выяснения фактов. Выступление Грибкова задало тон для поведения русских на протяжении всей встречи, которое характеризовалось мрачным молчанием, время от времени прерываемым формальными заявлениями, не допускающими возражений.
Польский кризис 1980-1981 гг. прошел через две фазы. По всем имеющимся данным, в начале декабря 1980 г. силы Варшавского договора были готовы к вторжению в Польшу для разгрома «контрреволюции», представляемой рабочими и интеллектуалами под знаменами «Солидарности». Однако, предполагаемое вторжение так и не состоялось. Последовал год политического брожения, в течение которого Москва постоянно подвергала польское правительство давлению, как в официальном, так и в частном порядке, с целью заставить его применить к «Солидарности» силу; в «Солидарность» к тому времени входило около 10 миллионов членов, т.е. практически все занятое население страны.
Развязка наступила 13 декабря 1981 г.
Два вопроса были главными в ходе дискуссии: действительно ли Варшавский договор намеревался осуществить вторжение в декабре 1980 г., и, если да, почему он этого не сделал? И во-вторых, готов ли был Варшавский договор осуществить военную интервенцию год спустя, если бы Ярузельский не ввел военное положение?
Маршал Куликов ответил на оба вопроса категорическим отрицанием того, что у Варшавского договора были планы вторжения в Польшу, как в 1980, так и в 1981 гг. Когда некоторые участники указали, что его начальник штаба, генерал Грибков, печатно признал существование таких планов, во всяком случае в 1980 г., Грибков вмешался и объяснил присутствующим штатским, что военные «планы» бывают двух типов: четкие оперативные планы, и наметки или черновые проекты. Варшавский договор подготовил только наметки. Таким образом, нет никакого противоречия между тем, что говорил он и его начальник.
Позиция русских была не очень удобна для генерала Ярузельского, чья защита основывается на утверждении, что в декабре 1981 г. он спас Польшу от кровавой бани, которая бы обязательно последовала за иностранным вторжением, управляемым из Москвы. При поддержке своего предшественника на посту Первого секретаря польских коммунистов Мечислава Кани он объявил, что у Варшавы были многочисленные свидетельства готовящегося вторжения, и в 1980, и в 1981 гг. Каня вспомнил, что в начале декабря 1980 г. он ездил в Москву, чтобы объяснить Брежневу катастрофичные последствия военного наступления на Польшу. Эти увещевания, подкрепленные жесткими предупреждениями администрации Картера, очевидно, убедили Москву не осуществлять свои планы. Цена, которую полякам пришлось заплатить за эту уступку, заключалась в подготовке планов введения военного положения.
Что касается событий декабря 1981 г., то факты противоречат словам Ярузельского. Протоколы заседаний советского Политбюро, предоставленные участникам конференции, показывают, что согласно этим материалам ведущие фигуры говорили осенью 1981 г. своим польским вассалам, что они ни при каких обстоятельствах не пошлют войска в Польшу, и что обязанность подавить «Солидарность» лежит на поляках. Юрий Андропов, шеф советской тайной полиции, который в 1982 г. занял место Брежнева, однажды сказал своим коллегам по Политбюро, что военная интервенция в Польшу приведет к введению западных экономических санкций, чего Советский Союз не может себе позволить. Если поделать ничего будет нельзя, сказал он, то Москве придется примириться с Польшей, которой будет править «Солидарность».
Ярузельскому было очень непросто объяснить эти материалы. Коммунистический офицер аристократического происхождения, он старался защищаться: с трясущимися руками и прерывающимся голосом он повторял, что не мог поступить иначе. Самый убедительный его аргумент - это реакция Вашингтона. Он заявил, что знал: у Вашингтона были все его планы по введению военного положения, поскольку польский офицер, ответственный за их подготовку, полковник Рышард Куклинский, на протяжении многих лет сотрудничал с ЦРУ и передавал туда подробную информацию (Куклинский был вместе с семьей вывезен из Польши в ноябре 1981 г.). Почему рейгановский Белый дом не отреагировал и не предупредил его о последствиях введения военного положения, как это сделала администрация Картера годом ранее? Он отметил, что во время частной встречи польского вице-премьера с вице президентом США в начале декабря 1981 г. Джордж Буш вообще не упоминал о подготовке Польши к военному положению. Ярузельский понял такое молчание как указание на то, что Вашингтон считал военное положение меньшим злом, чем вторжение Варшавского договора, и тем самым косвенно дал ему зеленый свет на реализацию этих планов.
Обязанность объяснять слабую реакцию администрации Рейгана выпала мне. Я сказал, что два фактора создали ложное впечатление, что мы поддерживали польский вариант решения кризиса. Один заключался в том, что разведданные, доставленные Куклинским, были настолько глубоко спрятаны в ЦРУ, что большинство из ведущих фигур рейгановской администрации о них ничего не знало: например, Александр Хейг, государственный секретарь, даже не знал о существовании Куклинского. Во-вторых, так получилось, что когда польский кризис достиг апогея, в администрации Рейгана не было советника по национальной безопасности, поскольку Ричард Аллен уволился за месяц до того, а на его место пока никто не был назначен. Так что в Белом доме было много как незнания, так и неразберихи.
Мои личные выводы о том, что произошло в Польше в 1980-1981 гг., сделанные на основе многочисленных данных, представленных на конференции, можно кратко сформулировать так: в декабре 1980 г. Варшавский договор был готов к вторжению в Польшу, поскольку Москва смертельно боялась распространения демократического тред-юнионизма, представляемого «Солидарностью», в Советский Союз и остальные части империи. Эти планы не были реализованы отчасти потому, что увязнув в Афганистане, Москва не хотела идти на риск еще одной военной неудачи, отчасти потому, что она прислушалась к жестким предупреждениям администрации Картера.
Чтобы вывести Варшаву из стоящей перед ней дилеммы - как разрушить польские демократические силы, не прибегая к иностранной интервенции, Москва оказывала на Польшу давление с целью введения военного положения. Каня, а затем Ярузельский колебались, сомневаясь в своей способности разгромить «Солидарность», и надеялись как-нибудь с ней договориться. Однако, советское давление и тот факт, что администрация Рейгана не смогла сделать адекватных предупреждений, в итоге определили их действия. Я склонен согласиться с представителями «Солидарности», присутствовавшими на конференции, что Ярузельский мог бы противостоять русским и отказаться подвергать страну несчастьям военного положения. По мнению Ярузельского, санкции, которые Вашингтон ввел в отношении Польши после объявления военного положения, обошлись стране примерно в 12-13 миллиардов долларов.
Помимо того, что на ней было обнародовано большое количество информации, конференция явила завораживающее зрелище прямого противостояния людей, которые менее двух десятилетий назад считали друг друга смертными и безличными врагами, однако теперь они общались как обычные люди. Это - высокая глубокая драма. Когда конференция завершила работу, события прошлого предстали более сложными, чем это представлялось в то время.