В блокадном Ленинграде А.А. Жданов объедался деликатесами, в роли которых фигурируют обычно персики или пирожные буше, очевидно недоступные обычным блокадникам. Миф используется для «иллюстрации» привелигированного положения советских руководителей даже в самые суровые дни блокады и наличия у них беспрецедентных льгот по сравнению с обычными гражданами.

«…руководивший блокадным Ленинградом Жданов, со своей челядью наедали на персиках, буженине и черной икре вполне поварской упитанности рожи среди массами умирающего от голода населения»¹⁾.

«Ну, мы, конечно, знаем, что Жданов, который возглавлял Ленинград, что он был жуткая сволочь, что ему персики возили свежие на самолетах. Вот, ему-то как раз возили, ему-то как раз возили на самолетах»²⁾.

«Был у Жданова по делам водоснабжения. Еле пришел, шатался от голода… Шла весна 1942 года. Если бы я увидел там много хлеба и даже колбасу, я бы не удивился. Но там в вазе лежали пирожные буше»³⁾.

«Согласно такой логике в Питере непременно надо вывесить [портреты] тов. Жданова, который исправно кушал свежие фрукты и овощи, доставляемые ему самолетами в течение всей блокады»⁴⁾.

«Жданов (тот самый, который во время блокады ел икру, ананасы и персики в умирающем с голоду Ленинграде)»⁵⁾.

Как водится, никаких достоверных свидетельств об «обжирании» Жданова деликатесами разоблачители не приводят. Самим же современникам Жданова эта картина представлялась крайне сомнительной.

Серго Берия писал: «Скажем, при всей моей антипатии к Жданову, не могу принять на веру разговоры о том, как в Смольном в дни блокады устраивали пиры. Не было этого. И говорю так не в оправдание Жданова или кого-то другого из руководителей осажденного Ленинграда. Беда в том, что зачастую мы исходим сегодня из нынешних понятий. А тогда все, поверьте, было строже. И дело не в Жданове. Попробовал бы он позволить себе нечто подобное…

Что скрывать, армейский паек - не блокадная пайка. Но - паек. Не больше. А все эти экзотические фрукты, благородные вина на белоснежных скатертях - выдумка чистой воды. И не следует, видимо, приписывать Жданову лишние грехи - своих у него было предостаточно…»⁶⁾.

Д. Коменденко приводит в своей статье о блокаде Ленинграда обзор данных о быте высшего руководства, в том числе Жданова:

«Сохранилось достаточное количество свидетелей, чтобы утверждать, что никакими особыми излишествами в быту (и, в частности, в питании) А. А. Жданов не отличался. Уже упоминавшийся В. И. Демидов опросил в конце 1980-х гг. ряд сотрудников Смольного (официантку, двух медсестёр, нескольких помощников членов военсовета, адъютантов и т. п.), все они отмечали неприхотливость Жданова.

Как вспоминала одна из двух дежурных официанток Военного совета фронта А. А. Страхова (Хомякова), во второй декаде ноября 1941 года Жданов вызвал её и установил жёстко фиксированную урезанную норму расхода продуктов для всех членов военсовета (командующему М. С. Хозину, себе, А. А. Кузнецову, Т. Ф. Штыкову, Н. В. Соловьёву): «Теперь будет так…». «…Чуток гречневой каши, щи кислые, которые варил ему дядя Коля (его личный повар – Авт.), – верх всякого удовольствия!..», – рассказывала она же.

Оператор располагавшегося в Смольном центрального узла связи М. Х. Нейштадт вспоминал: «Честно скажу, никаких банкетов я не видел. Один раз при мне, как и при других связистах, верхушка отмечала 7 ноября всю ночь напролёт. Были там и главком артиллерии Воронов, и расстрелянный впоследствии секретарь горкома Кузнецов. К ним в комнату мимо нас носили тарелки с бутербродами. Солдат никто не угощал, да мы и не были в обиде… Но каких-то там излишеств не помню. Жданов, когда приходил, первым делом сверял расход продуктов. Учёт был строжайший. Поэтому все эти разговоры о «праздниках живота» больше домыслы, нежели правда.. Жданов был первым секретарём обкома и горкома партии, осуществлявшим всё политическое руководство. Я запомнил его как человека, достаточно щепетильного во всём, что касалось материальных вопросов».»⁷⁾

Следует помнить, что у Жданова был диабет⁸⁾, и приписываемая ему диета на деле означала бы смертный приговор. Разумеется, паек руководящих работников отличался в лучшую сторону от пайков ряда других категорий насления, но приписываемых Жданову излишеств он не включал: «…Жданов вернулся с небольшим черным мешочком, затянутым тесемкой. Точно такой же мешочек я увидел в руках Ворошилова. «Что они в них хранят?» - разобрало меня любопытство. В столовой все выяснилось. В Ленинграде на все продукты питания была введена жесткая карточная система. В черных мешочках Жданов и Ворошилов хранили выданные им на несколько дней вперед хлеб и галеты»⁹⁾.

Обратим внимание на то, что при характеристике питания партийного руководства Ленинграда, вне связи с Ждановым лично, также часто допускаются определенные передержки. Речь идёт, например, о часто цитируемом дневнике Рибковского¹⁰⁾, где он описывает свое пребывание в партийном санатории весной 1942 г., описывая питание как очень неплохое.

Следует помнить, что в том источнике речь идёт о марте 1942 года, т.е. периоде после запуска железнодорожной ветки от Войбокало до Кабоны, для которого характерно завершение продовольственного кризиса и возвращение уровня питания к допустимым нормам¹¹⁾. «Сверхсмертность» в это время имела место только из-за последствий голода, для борьбы с которыми наиболее истощенных ленинградцев направляли в специальные лечебные учреждения (стационары), созданные при многих предприятиях и фабриках зимой 1941/1942¹²⁾:

«По решению Городского комитета партии и Военного совета Ленинградского фронта на многих предприятиях и при районных поликлиниках зимой 1941/42 г. были открыты специальные лечебные учреждения (стационары) для наиболее истощенных жителей. В январе 1942 г. в гостинице «Астория» был открыт стационар на 200 коек для ослабевших от голода работников науки и культуры. Зимой и весной 1942 г. в 109 стационарах города, поправили свое здоровье 63 740 ленинградцев, главным образом рабочие фабрик и заводов»¹³⁾.

Рибковский до устройства на работу в горком в декабре был безработным и получал наименьший «иждивенческий» паек, в результате он был сильно истощён, поэтому 2 марта 1942 года был отправлен на семь дней в лечебное учреждение для сильно истощенных людей. Питание в этом стационаре соответствовало госпитальным либо санаторным нормам, действовавшим в тот период.

В дневнике он честно пишет: «Товарищи рассказывают, что районные стационары нисколько не уступают горкомовскому стационару, а на некоторых предприятиях есть такие стационары, перед которыми наш стационар бледнеет»¹⁴⁾. Таким образом, часто цитируемые записи из данного источника говорят не о привилегиях партийной номенклатуры, а об успешном восстановлении социальной инфраструктуры весной 1942 г.